С.М. Соловьев. Биография Владимира Сергеевича Соловьева (Из книги: Владимир Соловьев. Стихотворения. М., 1921)
ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ СОЛОВЬЕВ
(16/I 1853 г., Москва — 31/VII 1900 г., с. Узкое)
Solovief anima candida, pia ac
vere santa est.
Strossmayer.
[Соловьев – душа чистая, благочестивая
и воистину святая.
И.Г. Штроссмайер — Ред.]
Владимир Сергеевич Соловьев происходил из духовного звания. Дед его, священник Михаил Васильевич Соловьев, был законоучителем в Московском Коммерческом Училище, пользовался расположением митрополита Филарета и большой популярностью среди московского общества. В рассказе его внука Всеволода Соловьева «Воскресенье» ярко обрисован чарующий образ отца Михаила, неутомимого молитвенника, шутливого и детски веселого. Веселость его доходила до того, что он, для забавы детей, изображал из себя медведя. Владимир Сергеевич потерял своего деда в детстве, но, прощаясь с ним перед смертью, получил его благословение и всегда сохранял о нем живое воспоминание, усердно посещая его могилу до самого конца жизни. Его памяти посвятил он апологетический труд «Оправдание добра». Черты Михаила Васильевича довольно ясно сквозят в образе старца Иоанна в «Повести об антихристе».
Отцом В.С. был известный историк Сергей Михайлович Соловьев.
Мать В.С., Поликсена Владимировна, урожденная Романова, происходила из украинской семьи и была родственницей философа Сковороды. По матери она происходила из польского рода Вржесских.
Уже не раз было замечено, что кровь предков с материнской стороны сильно сказывалась в характере В.С. Да и не в одном характере. По наружности его трудно было принять за великоросса; на юношеских портретах его ясно видны украинские черты. Самое имя его Владимир, казалось, было дано ему не случайно. Это имя, связанное с Киевским периодом русской истории, как нельзя более подходило к В. С., всю жизнь отстаивавшему нравственные идеалы Киевской Руси против московского византизма и татарщины. Соименного ему князя Владимира Святого считал он представителем нравственно-христианского миросозерцания. На авторитет другого князя Киевской Руси, Владимира Мономаха, ссылался он в своем последнем сочинении «Три разговора о войне». Наследственностью объясняется отчасти и его глубокая любовь к католицизму и Польше.
В.С. родился 16 января 1853 года.
Детство его проходило в тихой, строгой, почти суровой атмосфере. Создание «Истории России», которому Сергей Михайлович приносил в жертву все свои силы и время, требовало дисциплины и известных жертв от всего семейства. За исключением одного вечера в неделю, Сергей Михайлович не допускал никаких гостей за вечерним столом. Единственное исключение сделал он однажды для митрополита Макария.
Жизнь великого историка текла механически размеренно. Зимой он вставал в семь часов и работал в кабинете до начала лекций или занятий в Архиве. Летом он вставал неизменно в 6 часов . Единственным его отдыхом было посещение итальянской оперы в субботу вечером. В дни воскресные и праздничные он неизменно бывал у обедни. Весь дом должен был приспособляться к этому режиму, и приспособлялся охотно, ибо все в доме разделяли чувство благоговейной любви к отцу и уважения к его самоотверженной работе.
Поликсена Владимировна одновременно должна была охранять покой своего мужа и заботиться о детях, которые рождались почти ежегодно. Велик был подвиг этой слабой, смиренной, самоотверженной женщины. Я помню ее уже согбенною, постепенно слабеющею и уходящею из жизни старушкой. Она всегда читала «Историю России», факты и лица нашей историн были для нее чем-то родным и близким. Она постоянно скорбела и молилась. Ее мистицизм, с такой силой развернувшийся в ее сыне Владимире, сказывался в ней способностью к таинственным предчувствиям. Полный очарования образ молодой Поликсены Владимировны можно найти в романе Всеволода Соловьева «Наваждение», где П. В. выведена в лице матери героя Andre. К ней же относится трогательное стихотворение Всеволода С. «Я помню – стонала и выла метель за окном».
В такой-то суровой, набожной атмосфере протекало детство странного мальчика, уже тогда погруженного в мир мистических грез.
Странным ребенком был я тогда,
Странные сны я видал.
Из сестер В.С. наиболее сходился с Надеждой Сергеевной, близкой к нему по возрасту и характеру, также, как и он, соединявшей в себе глубокую религиозность с неистощимым остроумием. Из братьев он постепенно сходился с младшим братом Михаилом, который вырастал под обаянием мистической философии Владимира. Впоследствии братьев соединила самая тесная любовь.
Более унаследовав положительный, исторический ум отца, Михаил Сергеевич посвятил себя истории Нового Завета <…>. В последние годы жизни братья вместе работали над переводом Платона.
Самое значительное событие в детстве В.С., определившее его дальнейшую жизнь, было то мистическое свидание, которое он описал в поэме «Три свидания».
Юность В.С. протекала отчасти в Москве, отчасти в подмосковном имении Покровское (ныне станция Московско-Виндавской жел. дороги, Покровское-Стрешнево). Позднее Сергей Михайлович с семьей переезжал летом на дачу в Нескучный сад. Окончив Московскую 5-ю гимназию, В.С. поступил в Московский университет на физико-математический факультет, но через два года, провалившись на экзамене, перешел на 3-й курс историко-филологического факультета.
По собственному свидетельству, В.С. пережил период религиозного отрицания от 14 до 18 лет. К 20 годам уже сложилось в общих чертах его религиозное миросозерцание, нашедшее выражение в его магистерской диссертации «Кризис западной философии, против позитивистов», защищенной им на 21-м году жизни. В это время В.С. вполне примыкает к теориям славянофилов, бывших представителями шеллинго-гегелианской философии на Руси. Но всего ближе философия Соловьева в первый период приближается к Шопенгауэру и Гартману , в системах которых германская философская мысль соприкоснулась с мистицизмом древнего востока. В университете В.С. был учеником Юркевича , идеалиста и платоника, с которым Соловьева связала личная дружба.
Свои досуги в то время В.С. проводил среди литературного общества шекспиристов. Так назывался кружок бывших воспитанников Поливановской гимназии. Во главе этого кружка стоял известный Л.И. Поливанов . Из деятелей кружка особенно выдавался А.А. Венкстерн , талантливый поэт, знаток Пушкина и Шекспира, с успехом игравший Гамлета, принца Генриха, Кориолана и Меркуцио. В.С. был совершенно чужд театральных интересов, господствовавших в кружке шекспиристов, но его тесно связала с кружком любовь к юмористической поэзии. В сотрудничестве с А.А. Венкстерном В.С. написал юмористическую пьесу «Альсим», которая разыгрывалась в доме Соловьевых, к большому удовольствию Сергея Михайловича, в присутствин маститых профессоров. К тому же времени относится знакомство В.С. с графом Федором Львовичем Сологубом , талантливым представителем поэзии стиля Козьмы Пруткова . Под его влиянием В.С. начал писать шуточные стихотворения, жанр, в котором он был таким мастером. Шуточная поэзия – это была целая школа поэзии, вызванная к жизни Козьмою Прутковым, продолженная Сологубом и завершившаяся стихами Вл. Соловьева и комическими пьесами А.А. Венкстерна н В.Е. Гиацинтова: «Тезей», «Разбойники», «Жестокий барон».
Глубокая замкнутость натуры Соловьева понуждала его искать друзей светских и легкомысленных, которые не тревожили его внутренней жизни. Так Ф.Л. Сологуб, после появления «Истории теократии», сказал своему другу: «Я слышал, что ты опягь написал какую-то глупость». В этом светском обществе В.С. спасал себя от осаждавших его юродствующих мистиков, подчас готовых объявить его чуть ли не Мессией.
О том, какая глубокая сердечная и умственная жизнь кипела в нем во время этого пребывания «на играх Вакха и Киприды», как одинок оставался он среди светского шума, как, несмотря на вольные шутки и стихи, он твердо сохранял аскетизм и целомудрие, всего лучше свидетельствуют письма его к кузине Кате Романовой (впоследствии Селевиной) <…>.
Племянница Поликсены Владимировны, Екатерина Владимировна Романова, рано осиротев, воспитывалась в доме Соловьевых и внушила сильное и идеальное чувство В.С. Несмотря на несочувствие Сергея Михайловича, Екатерина Владимировна стала невестой В.С. В письмах к ней он с возможной полнотой открывает свою душу в течение целого ряда лет. С ней связывает он свои возвышенные мечты о перерождении человечества. Письма к Кате Романовой вместе со стихотворением «Что роком суждено, того не отражу я» составляют один глубоко-трогательный аккорд. Много в этих письмах зеленого и наивного.
В.С. сам впоследствии юмористически изобразил свои юношеские планы и мечты в повести «На заре туманной юности» <…>.
В 1875 году, после защиты магистерской диссертации «Кризис западной философии», В.С. «доцентом и магистром», отправляется первый раз за границу. Об этом периоде его жизни мы имеем богатые сведения в его поэме «Три свидания» и письмах к матери и князю Д.Н. Цертелеву .
В.С. выехал из России в июне 1875 года. Прямо из Варшавы, не останавливаясь в Берлине, он проехал в Лондон. О цели своего пребывания в Лондоне он говорит в поэме:
Не света центр Париж, не край Испанский,
Не яркий блеск восточной пестроты,
Моей мечтою был музей Британский,
И он не обманул моей мечты.
В Британском музее Соловьев погрузился в изучение мистической литературы о Софии Премудрости Божией. На эту тему он готовил сочинение на английском языке (II, 11), потом на французском. Он пишет матери из Каира в марте 1876 года: «В Италии я поселюсь на один месяц в Сорренто, где в тиши уединения буду дописывать некоторое произведение мистико-теософо-философо-теурго-политического содержания и в диалогической форме».
Затем в письме из Парижа, в мае 1876 года: «В Париже буду заниматься изданием своего малого по объему,но великого по содержанию сочинения “Principes de la religion universelle” [“Принципы универсальной религии“ — Ред.]; язык оного отдам исправить аббату Гетте».
Как известно, такого сочинения в диалогической формене появлялось. Судя по названию, можно предположить, что материал для этого сочинения вошел впоследствии в неоконченный труд «Философские начала цельного знания» и в 3-ю книгу французского сочинения «La Russie et l’Eglise universelle» [«Россия и вселенская церковь» — Ред.].
Лондон во всех отношениях понравился В.С. Вскоре по приезде он пишет матери: «Вероятно, я весь год проживу здесь».
Кроме занятий в Британском музее, В.С. ознакомился в Лондоне со спиритизмом. Отрицательное отношение к спиритизму В.С. высказал подробно в письмах к Цертелеву и к отцу.
«Шарлатаны с одной стороны, слепые верующие с другой, и маленькое зерно действительной магии, распознать которое в такой среде нет почти никакой возможности».
В Лондоне В.С. нашел несколько русских ученых.
Жаль, в мой размер вложить я не умею
Их имена, не чуждые молвы.
Эти имена были: Ковалевский, Янжул, Капустин.
В Лондоне написано стихотворение «Хоть мы навек незримыми цепями».
Таинственные причины, побудившие В.С. в октябре покинуть Лондон, где он намеревался прожить целый год, разсказаны им в поэме «Три свидания». Матери он писал: «Мои занятия требуют отправиться на несколько месяцев в Египет».
Пробыв несколько дней в Париже и не останавливаясь в Италии, В.С. в начале ноября прибыл в Каир и остановился в отеле «Аббат».
Цель пребывания В. С. в Египте была столь таинственна, что ему приходилось постоянно придумывать малоправдоподобные объяснения для матери. В одном письме он пишет: «Я пробуду до тех пор, пока выучусь арабскому языку, т. е., вероятно, месяца 4 или 5».
В другом письме: «То, для чего я приехал в Египет, оказывается почти невозможным найти».
Ясно, что В.С. приезжал в Египет не для арабскаго языка.
Свидание Соловьева с «вечной подругой» в пустыне Египта описано им самим в поэме. В письме к матери он дает резюме своего путешествия в Фиваиду: «Путешествие мое в Фиваиду, о котором я писал в прошлом письме, оказалось невозможным. Отойдя верст 20 от Каира, я чуть не был убит бедуинами, которые ночью приняли меня за чорта, должен был ночевать на голой земле etc., вследствие чего вернулся назад».
Также и своим знакомым в отеле он
«...факты рассказал, виденье скрыв».
Но виденье было им тут же записано в кратком стихотворении: «Вся в лазури сегодня явилась предо мною царица моя». Это стихотворение впоследствии разрослось в поэму «Три свидания».
Изучение мистики в Британском Музее и видение в Египте отразились и на стихотворении, написанном в Каире: «У царицы моей есть высокий дворец», одном из наиболее значительных стихотворений Соловьева, дающем ключ к пониманию его теософии.
Ф.Л. Сологуб изобразил приключения В.С. в египетской пустыне в комической пьесе «Соловьев в Фиваиде». В Каире произошло окончательное сближение В.С. с князем Д.Н. Цертелевым. Знакомство с Цертелевым началось незадолго до путешествия В.С. В январе 1875 года В.С. обращается к Цертелеву на вы, в апреле уже на ты. Воспоминанию о встрече с Цертелевым в Каире В.С. посвятил одно из самых интимных своих стихотворений «Другу молодости»:
Помнишь ли, бывало,
Ночи те далеко,
Тишиной встречала
Нас заря с Востока.
Князь Дм. Ник. Цертелев был племянником поэта Алексея Толстого. Его связали с В.С. прежде всего интересы философские и поэтические. Цертелев был одним из первых знатоков Шопенгауэра в России, написал книгу «Философия Шопенгауэра» и выпустил том стихов, проникнутых буддийским настроением. В его имении Липяги (Тамбовской губернии, Спасского уезда) В.С. подолгу гостил впоследствии.
В марте 1876 г., на возвратном пути в Россию, В.С. прожил месяц в Сорренто. Во время восхождения на Везувий он сильно поранил себе руку и ногу, упавши с лошади и ударившись о камень. В.С. пролежал несколько недель в постели, причем в нем приняли участие две дамы: m-me Ауэр и m-lle Трайн. С m-me Ауэр он позднее встретился в 90-х годах на Сайме и посвятил ей несколько стихотворений. Оправившись от ран, В.С. поехал в Москву через Париж, где жил некоторое время в мае 1876 года. Здесь написано им стихотворение в античной форме: «Истинно тот есть любимец богов» .
Французы произвели на В.С. отталкивающее виечатление. «Подлее народа не знаю». Этому взгляду на французов он остался верен до конца. В «Повести об Антихристе» французы являются предателями европейских ополчений.
По возвращении из-за границы В.С. энергично принимается за университетскую деятельность. Но в феврале 1877 г., не желая принимать участие в раздоре московских профессоров, он вышел из Московского университета и получил в Петербурге место члена Ученого Комитета прн Министерстве Народного Просвещения. В то же время он работал над своей докторской диссертацией «Критика отвлеченных начал», которую защитил в Петербургском Университете 6 апреля 1880 года. Между тем, в университетских сферах обстоятельства изменились к худшему для Соловьева. В Московском Университете кафедру философии занял Троицкий – последователь английской эмпирической школы и прямой противник В.С. Петербургский профессор Владиславлев отнесся к Соловьеву холодно, чем объясняется то, что, несмотря на получеиие докторской степени, В. С. и в Петербургском университете мог выступить только приват-доцентом, а не профессором. Одновременно В С. читал лекции на Высших Женских Курсах Бестужева-Рюмина и ряд публичных лекций «Чтения о Богочеловечестве».
Универеитетская деятельность В.С. прекратилась окончательно, когда в марте 1881 г. В.С. прочел публичную лекцию против смертной казни. С этого момента В.С. окончательно покидает службу и становится свободным писателем и проповедником.
Вскоре после возвращения из Египта В. С. познакомился через князя Цертелева с вдовой Алексея Толстого, графинею Софией Андреевной и ее племянницей Софией Петровной Хитрово. Он часто гостил в имении Толстых Пустыньке (под Петербургом, близ станции Саблино) и Красном Роге (Брянского уезда). Дом Хитрово наложил неизгладимую печать на все настроение Соловьева и особенно на его поэзию.
В письмах В.С. к графине Толстой звучат совсем особые ноты, здесь иногда выливается его, вообще тщательно скрываемое, грустное чувство, здесь он рассказывает о своих занятиях Софией,которые он продолжает в Петербургской Публичной Библиотеке.
<…>
Эти занятия Софией отразились в «Чтениях о Богочеловечестве», где в чтении VII-м находится точно формулированное определение Софии. Позднее изучение мистической литературы о Софии нашло свое завершение в 3-й части французского сочинения «La Russie et l’Eglise universelle».
Но В.С. не был свободным теософом в типе Бэма или Сведенборга. Параллельно с занятиями Софией он все глубже и глубже погружается в церковные вопросы. С начала 80-х годов В.С. становится писателем по преимуществу церковным. Церковное настроение прекрасно выражено в его посмертном стихотворении: «От пламени страстей, нечистых и жестоких».
К 80-м годам окончательно складывается миросозерцание В.С., и талант его достигает высшей степени развития. «Чтения о Богочеловечестве» были последним произведением В.С. шеллингиански-теософского типа. <…> В это же время из славянофила он делается западником, и таким образом вполне выходит на свой собственный путь, освобождаясь от влияния славянофилов и германской философии.
Все десятилетие от 80-го до 90-го года В.С. занимается исключительно церковным вопросом . Его западничество первоначально является только придатком к его церковности. К 90-м годам этот придаток разрастается, занимает центральное место, это западничество поддерживается Стасюлевичем и кружком «Вестника Европы»: Пыпиным, Спасовичем и др. Наоборот, цёрковный интерес терпит роковой кризис, и только в последнем своем произведении «Три разговора» В.С. становится на вполне церковную точку зрения, и притом очищенную от крайностей католического увлечения.
Основным церковным интересом обусловливаются путешествия В.С. в 80-х годах. В 80-м году он живет в Кроации [Хорватии – Ред.], в Загребе и Дьякове, где он печатает свою книгу «История теократии». По возвращении в Россию он живет в Московской Духовной Академии и, по-видимому, недалек от мысли принять монашество. Точное установление периодов в развитии миросозерцания В.С. очень важно для его верного понимания. Трудность этого разделения создается той замаскированностью, которую сам В. С. набросил на историю своего духовного развития. Он как бы умышленно придал вид естественной и мирной эволюции развитию своего миросозерцания, которое несомненно развивалось катастрофически, с резкими и болезненными переломами. Для многих существует один, смешанный Соловьев: отчасти славянофил, отчасти католик, отчасти теософ. Часто В. Соловьев-теософ, Соловьев первого периода, который он сам называет потом «мальчишеством», заслоняет позднейшего, зрелого Соловьева, толкователя святоотеческого богословия, все глубже и глубже уходящего в родники церковной мудрости.
Первым произведением В.С. чисто-христианским, где его прежняя гностическая философия не устранена, но претворена в церкрвную мудрость, является несомненно «Религиозные основы жизни».
Эта книга, как чисто православная, считается многими лицами восточной церкви пропедевтической, руководством к святоотеческому богословию. Я знаю одного священника, который принял духовный сан под влиянием «Религиозных основ жизни» и «Оправдания добра». В римской церкви начинающим богословам дают сочинение Соловьева: «La Russie et l’Eglise universelle». В следующем за «Религиозными основами жизни» сочинении «Великий спор и христианская политика» (1883) уже проявляется симпатия к католичеству. Это был момент разрыва Соловьева со славянофилами.
«Великий спор», названный Катковым «детской болтовней», мало известное публике сочинение, является одним из самых глубоких и блестящих созданий Соловьева. Здесь впервые мы находим мысль о церковных ересях, осужденных вселенскими соборами, как о реакции восточного начала. Психология этой ереси состоит в неприятии человеческого естества Христа, ибо для восточного сознания божество поглощает человека. Последним звеном в цепи развития ересей является ересь иконоборческая, в основе которой лежит ересь монофизитская. Неизображаемость божества есть последствие его неполной воплощенности, его неполного вочеловечения.
Эти мысли В.С. потом подробно развивает в «La Russie et l’Eglise universelle». На основании исторических данных, на основании актов Вселенских Соборов, В.С. ясно показывает, что восточная церковь в эпоху вселенских соборов неудержимо стремилась к монофизитству, что монофизитством был заражен клир и император, что исповедников православия гнали восточные иерархи и цари и только выступления папских легатов спасли православие от покушений восточного монофизитства. Таким образом, Рим в века вселенских соборов был действительно камнем и опорой православного исповедания, гонимого в восточной церкви.
Письма В.С. к Аксакову и Кирееву служат оправдательным документом в истории его разрыва со славянофилами. По ним видно, с какой глубокой скромностью, воодушевляемый единственно любовью к истине, начал он полемику со славянофилами, основная мысль которой всего яснее выражена в следующей формуле, находящейся в письме к Кирееву: «Не хотят понять той простой вещи, что для показания своей национальной самобытности на деле нужно и думать о самом этом деле, нужно стараться решить его самым лучшим, а никак не самым национальным образом. Если национальность хороша, то самое лучшее решение выйдет и самым национальным, а если она не хороша, то чорт с нею. <…>».
Понемногу прежние друзья В.С. становятся его злейшими врагами. Он пишет брату Михаилу: «В последнее время значительная часть моего существования состоит из эмпирического комментария к стиху Лермонтова: “за месть врагов и клевету друзей”.Если услышишь про меня что-нибудь скверное, знай заранее, что это друзья клевещут».
<…>
То противление, которое встретил В.С. со стороны национализма, бытовых начал, разлагающих восточную церковь, постепенно делало его пристрастным к церкви римской. Под влиянием полемики он сходит со своей вселенской точки зрения и временно становится пропагандистом католицизма. Психологически здесь оправдает его самый строгий православный. Действительно, представим себе человека, пожертвовавшего всем ради церкви, ищущего церковного авторитета для проверки своей совести, стоящего на точке зрения вселенской, апостольской церкви и затравленного озлобленной полемикой национализма. Представим себе, что в то же время ему протягивают руку такие духовно высокие люди, как епископ Штроссмайер, настолько оценивший Соловьева, что сказал о нем самое лучшее, что было до сих пор сказано: «Solovief anima candida, pia ac vere santa est». Естественно, что Соловьев на время переоценил католичество, и православие, действительно грубо оттолкнувшее великого богослова, представилось ему в черных красках.
Летом 1886 г. В. С. отправляется в Загреб для свидания с епископом Штроссмайером и для печатания своего труда «История и будущность теократии», который он, за его величину, называл «Левиафаном». Сначала он предполагал издать его в 3-х томах, потом в 2-х. «Боюсь, что мой Левиафан не вместится в двух томах» пишет он Фету 22 января 1885 г.
Время от выхода из Университета до путешествия в Загреб В.С. жил то в Петербурге, то в Москве, то в имениях Толстой: Красный Рог, Брянского уезда и Пустынька, под Петербургом, близ станции Саблино.
В конце семидесятых годов произошло его знакомство с Достоевским. Близкое общение с личностью и идеями В.С. сказалось в последнем, религиозном романе Достоевского «Братья Карамазовы». Достоевский вместе с В.С. совершил поездку в Оптину Пустынь, к старцу Амвросию, прототипу старца Зосимы. Теорию о церкви, развиваемую Иваном Карамазовым, почти дословно можно найти в сочинениях Соловьева. Но слухи о том, что Алеша Карамазов списан с В.С., <…> лишены всякого основания.
В.С. высказал свое отношение к Достоевскому в «Трех речах о Достоевском». Мне лично, на мой вопрос, что он больше всего любит у Достоевскаго, В.С. отвечал: «Некоторые места из “Бесов”».
Еще ближе и интимнее, чем с Достоевским , сошелся В.С. с Фетом. Их миросозерцания не имели ничего общего: Фет был сознательным и упорным противником христианства. Это глубоко мучило В.С. после смерти Фета. Он постоянно слышал голос Фета, страдающего за гробом. Это выразилось в стихотворениях «Песня моря», «Он был старик», «Наконец она стряхнула».
С пробудившейся землею
Разлучен, в немой стране,
Кто-то с тяжкою тоскою
Шепчет: вопомни обо мне.
Сблизила В.С. с Фетом прежде всего его любовь к чистой лирической поэзии, наиболее ярким представителем которой был Фет. Пленяло его также остроумие Фета. Да и во всей личности Фета очевидно было что-то особенно чарующее, раз его так горячо любили во всем противоположные друг другу Лев Толстой и Владимир Соловьев. Вл. Соловьев все прощал Фету: и его дикий, мрачный консерватизм, и его нападки на христианство, но терпение В.С. истощилось, когда Фет получил камергерство, и был им горд и счастлив. С грустной иронией пишет В.С. брату Михаилу:
Поговорим о том, чем наша жизнь согрета,
О дружбе Страхова, о камергерстве Фета.
В этом же письме находится эпиграмма на Фета:
Жил-был поэт,
Нам всем знаком.
Под старость лет
Стал дураком.
В мае 1883 г. В.С. опасно и тяжело заболел тифом. Смерть была близка. В воспоминаниях сестры В.С. Марии Сергеевны Безобразовой находится трогательное изображение В.С. во время его болезни. Он просит сестру: «Прочти мне из Евангелия о браке в Кане Галилейской».
Кана Галилейская – вот что в кельи старца Амвросия связало Соловьева с автором Карамазовых.
Оправившись от болезни, В.С. уезжает на лето в Красный Рог, откуда пишет брату Михаилу: «Я, кажется, почти выздоровел, но у меня был настоящий тиф, даже волосы стали лезть, и я должен был обрить голову. Это настолько уменьшило мою красоту, что юнейший из здешних младенцев, Рюрик, с озабоченным вндом спрашивает у всех домочадцев: “ведь Соловьев урод , правда урод?”» Упоминаемый Рюрик – младший сын С.П. Хитрово.
К этому лету относится переписка В.С. с Аксаковым по поводу печатания в «Руси» «Великого Спора». Из этих же писем, а также из писем к матери и брату, мы узнаем, что он занят чтением польских летописей и Данта на итальянском языке. Идеи Данта о всемирной монархии оказали на него большое влияние. Он связывает их с идеями нашего поэта Тютчева.
Жизнь в Красном Роге носила несколько романтический характер. Она питала в душе В.С. любовь к балладам Жуковского. Я помню, как впоследствии он любил за вечерним чаем говорить на память всю балладу Жуковского «Замок Смальгольм». В подражание Жуковскому и не без автобиографических намеков, написал он две шуточные баллады: «Таинственный пономарь» и «Осенняя прогулка рыцаря Ральфа». В лице «таинственнаго пономаря», удостоенного любви знатной графини Юлии, нетрудно различить иронически нарисованный образ автора «Истории теократии»...
То аристократическое общество, с которым сошелся В.С. у Толстых и Хитрово, скоро стало ему своим, родным, и для него он постепенно оставил все прежние связи. Но он не закрывал глаз на отрицательные стороны, на условности этого общества, и старательно их осмеивал. Так, в его шуточной пьесе «Белая лилия» Альконда говорит:
«И потом вы знаете, я не выношу ничего противного эстетике, ничего грубого, а у вас, я слышала, ужасно грубые привычки. Мой дядя, Многоблюдов, сам видел , как вы ели рыбу ножом и дичь руками...<…>»
Летом 1883 г. В.С. настолько хорошо усвоил итальянский язык, что «свободно читал самые трудные стихи».
В это время он перевел с итальянского эпиграмму Строцци на статую Микеланджело «Ночь» и большое стихотворение из Петрарки, которое он озаглавил «Хвалы и моления Пресвятой Деве», а в письме к графине Толстой называет «акафистом».
С 1884 г. семейство Хитрово начинает жить в Пустыньке под Петербургом. Природа Пустыньки наложила неизгладимую печать на поэзию В.С. Всего лучше эта природа изображена в стихотворении «Память»:
Солнце играет над дикою Тосною,
Берег отвесный высок...
Вижу знакомые, старые сосны я,
Белый, сыпучий песок.
Природой Пустыньки вдохновлены стихи: «Земля Владычица», «На том же месте», «Белые колокольчики», «Вновь белые колокольчики».
На берегу Тосны находился камень, который В.С. называл «святым камнем»; этот камень был местом его уединения, размышления и молитвы. На этом камне ему явилась толпа церковных старцев, благословивших его на труд «оправдать веру отцов». Поэтому «История теократии» начинается со слов: «Оправдать веру наших отцов, возведя ее на новую ступень разумнаго сознания... вот общая задача моего труда».
В конце 84 года В.С. едет во Владимир на Клязьме, к брату Михаилу, который занимал во Владимире место учителя истории. Здесь написано поздравительное стихотворение Фету «Перелетев на крыльях лебединых». Фет одобрил это стихотворение, но тут же не преминул сыронизировать. В.С. пишет в письме к брату: «Получила ли Ольга Михайловна благодарственные стихи Фета? [Примечание Сергея Соловьева: Здесь говорится о стихах Фета к моей матери: “Рассеянной, неверною рукою я собирал поэзии цветы”] Моими он чрезвычайно доволен, говорит – хоть сейчас в хрестоматию».
В январе 1886 г. В.С. жил один в Пустыньке, отправляясь обедать за несколько верст. Об этой жизни он рассказывает в письме к брату:
«Я в Пустыньке жил все время один совершенио, в огромном, старом, холодном доме, спал большею частью не раздеваясь в двух пальтах, зато много работал. Написал весьма большую главу ветхозаветной теократии. Писал по новой методе, а именно: без всяких черновиков, а прямо набело: под один локоть Библию, под другой белую бумагу – и строчу. Кажется не вредно, а сокращение времени большое».
Изучением Библии, в связи с преобладавшим в то время настроением В.С., вызвано ствхотворение «В землю обетованную», помеченное «Пустынька, янв. 1880».
В мае 1886 г. в Пустыньке написано стихотворение «Земля-Владычица». Затем В.С. пускается в путешествие. Из письма его к матери мы узнаем, что время от 31 мая до 11 июля он провел в Гапсале. Семейство Хитрово также в это время находилось в Гапсале. В письме к брату В.С. дает такое описание Гапсаля:
«Климат теплый, виноград растет на воздухе (хотя конечно не вполне дозревает), температура моря не бывает ниже 18°, а в середине лета обыкновенно 25-27°. Есть необычайно целительные грязи, и жизнь весьма комфортабельно, по-немецки устроенная. Если бы меня не влек Штросмайер и супруга его теократия, то я бы остался здесь на все лето».
И в том же письме: «...я стремлюсь по окружности круга, как то: Пустынька, Ревель, Гапсаль, Штетин , Бреславль, Вена».
Во время житья в Гапсале В.С. написал предисловие к Διδαχή τωυ δώδεχα άποστόλωυ,вышедшему в переводе М. С. Соловьева, и стихи «Какой тяжелый сон».
В Кроацию В.С. едет с двумя целями: для свидания с епископом Штроссмайером и для печатания в Загребе 1-го тома «Истории теократии», задержанного русской духовной цензурой.
Епископ Штроссмайер, знаменитый член Ватиканскаго собора, заочно внушил В.С. пламенную любовь и чувство преклонения. Письма В.С. к Штроссмайеру дышат таким энтузиазмом, что резко отличаются от писем В.С. к другим лицам, писем всегда сдержанных и более остроумных, чем задушевных.
В конце 1885 г. В.С. получил от Штроссмайера приглашение приехать на свидание с ним в Кроацию. В.С. отвечает Штроссмайеру в письме, помеченном «Москва. В день непорочного зачатия Пресвятой Девы, 1885 г.»:
«Преосвященнейший Владыко, милостивый архипастырь! Великою радостью было мне получить Вашу дорогую записку и любезное приглашение.
Если Богу будет угодно, в конце настоящей зимы хочу приехать в Загреб и Дьяково узнать Вас лично, поклониться и принять благословение от знаменитого служителя церкви и радетеля славянства, и услышать Ваши мысли и совет в общем нам великом деле – соединения церквей... Сердце мое горит от радости при мысли, что имею такого руководителя, как Вы. Да сохранит Бог на долгие лета Вашу драгоценную главу для блага святой церкви и народа славянскаго». Кончается письмо цитатою из апостола Иоанна «Много имех писати, но не хочу чернилами и тростью писати тебе: уповаю же абие видети тя, и уста ко устам глаголати».
Но покидая Россию, В.С. заключает тесный союз и с русской церковью в лице архимандрита Антония, бывшего впоследствии митрополитом Петербургским. После вечера, проведенного в Петербургской Духовной Академии, где архимандрит Антоний был инспектором, В.С.пишет ему:
«Вчера я чувствовал себя среди общества, действительно христиански преданного делу Божию прежде всего – это ободряет иобнадеживает меня, а я с своей стороны могу Вас обнадежить, что в латинство никогда не перейду.
Если и будут какие-нибудь искушения и соблазны, то уверен с Божьей помощью и Вашими молитвами их преодолеть».
Время путешествия В.С. в Загреб может быть подробно исследовано, так как мы обладаем богатым материалом для этой эпохи, в виде писем к Штроссмайеру, Пирлингу, Рачкому, Фету, брату Михаилу и матери. Не следует смешивать два близкие по времени путешествия В.С. за границу: первое, летом 1886 г., в Загреб, и второе, от лета 1888 г. до января 1889 г. в Париж, Лион, Лозанну, Вену, Загреб и Краков. Цель первого путешествия (1886) была – печатание в Загребе 1-го тома «Истории теократии»; целью второго путешествия (1888) – печатание в Париже французского сочинения «La Russie et l’Eglise universelle». Летом 1886 г. В.С. живет в Загребе у каноника Рачкого. Описание этой жизни он дает в схожих выражениях в письме к Фету и в письме к брату. Процитируем из второго письма: «Я живу в Загребе у каноника Рачкого самым каноническим образом. Встаю в 8 ч., хожу каждый день к обедне в прекрасный старый готический собор, питаюсь на зло соседней холере исключительно зеленью и плодами н пью чрезвычайно хорошее хорватское вино, которое должно заменять мне и чай по обычаям этой страны. С епископом Штросмайером на свидание ездил в здешний курорт Rohitsch-Sauerbrunn, где он лечится водами. Прекрасное горное местечко (начало штирийских Альп). Я прожил там десять дней. О старике расскажу при свидании. Недели через три поеду к нему в Дьяково».
В это время написаны стихотворения «Пора весенних гроз» и «В Альпах». Последнее было особенно ценимо Фетом.
О впечатлении, которое произвел «старик» на В.С., мы узнаем из письма к Рачкому, помеченного «Дьяково, сент. 1886 г.».
«Епископ говорит со мною и по-латыни, и по-французски, и по-хорватски, и на всех языках одинаково приятно слышать его вдохновенную речь. <…>».
<…>
Живя в католической среде, В.С. сохранил верность православию и закрепил ее исповедью и причащением у православного священника в Загребе. Свидетельство, данное ему православным, сербским священником, хранится у меня.
В сентябре 1886 г. В.С. возвращается в Россию из своего второго заграничного путешествия, которое, в отличие от первого теософического путешествия в Лондон и Египет, может быть названо путешествием церковным.
По возвращении В.С. пишет архимандриту Антонию:
«Я вернулся из заграницы, познакомившись ближе и нагляднее как с хорошими, так и с дурными сторонами Западной церкви и еще более утвердившись на той своей точке зрения, что для соединения церквей не только не требуется, но даже была бы зловредной всякая внешняя уния и всякое частное обращение. На попытки обращения, направленные против меня лично, я отвечал прежде всего тем, что (в необычайное для сего время) исповедался и причастился в православной сербской церкви в Загребе, у настоятеля ее отца иеромонаха Амвросия. – Вообще я вернулся в Россию, – если можно так сказать, – более православным, нежели из нее уехал».
Осенью 1886 г. В.С. некоторое время жил в имении Сологуба «Рождествино», под Серпуховом, где написал стихотворение «Осеннею дорогой».
По возвращении в Россию В.С. заводит постоянные сношения с Московской Духовной Академией и помногу живет в Сергиевом Посаде, останавливаясь у вдовы И.С. Аксакова Анны Федоровны. В это время он работает над 2-м томом «Истории теократии».
У Троицы В. С. тесно сблизился с известным прозорливым старцем отцом Варнавою и пользовался отеческою любовью последнего.
Сердечные дела В.С. в 1887 г. переживают тяжелый кризис, о чем свидетельствуют стихи: «Безрадостной любви развязка роковая», написанное 1 января «Друг мой, прежде как и ныне», написанное 3 апреля, и «Бедный друг, истомил тебя путь», написанное 17 сентября.
Новый 1887-й год В.С. встречает в Сергиевом Посаде, у А.Е. Аксаковой. Из письма к брату мы знаем, что это время он много работает, но «не спит по ночам от припадков любовной тоски, и с лица стал похож на привидение».
О тяжелом состоянии духа и приближающемся разочаровании в церковных идеалах узнаем мы из письма к Страхову: «В эти три недели я испытал или начал испытывать одиночество душевное со всеми его выгодами и невыгодами». Далее следуют стихи, весьма порадовавшие Розанова при первом появлении в печатн, особенно строфа:
Да сквозь века монахов иступленных
Жестокий спор
И житие мошенников священных
Следит мой взор.
И далее:
«Впрочем, кроме монахов допотопных, мне приходится иметь дело и с живыми, которые весьма за мной ухаживают, желая, по-видимому, купить меня по дешевой цене, но я и за дорогую не продамся».
В более серьезном тоне В. С пишет о том же самом Рачкому: «Архимандрит и монахи очень за мной ухаживают, желая, чтобы я пошел в монахи, но я много подумаю, прежде чем на это решиться».
В марте 1887 г. В.С. читал в Москве две публичные лекции в пользу бедных студентов на тему «Славянофильство и русская идея». Московская славянофильская публика осталась очень недовольна.
Все лето 1887 г. В.С. проводит у Фета, в Воробьевке, занимаясь вместе с ним переводом «Энеиды» Вергилия. Он пишет брату Михаилу:
«Перевожу с Фетом “Энеиду”. Валяем по 80 стихов в день».
В другом письме: «А еще я совсем заново перевел 4-ю эклогу Виргилия». Занятия Вергилием поддерживают у В.С. увлечение римским католичеством, как занятия Дантом летом 1883 г. в Красном Роге. Он находит у Вергилия пророчество о христианском Риме и о папской власти. В письме к Пирлиигу: «Переводя теперь в часы досуга “Энеиду” русскими стихами, я с особенной живостью ощущаю в иные минуты ту таинственную и вместе естественную необходимость, которая сделала из Рима центр Вселенской церкви. <…>
Дом Энеев пока Капитолия камень недвижный
Обитает и власть за Римским отцом пребывает.
Чем это не пророчество? Конечно, Виргилий думал не о папе»…
По письмам к Пирлингу можно проследить историю развития «La Russie et l’universelle», относящуюся также к лету 1887 г.
Пока В.С. работал над вторым томом «Истории теократии», Пирлинг в письме передает ему о желании французского писателя Леруа-Болье, автора сочинения «L’Empire des Tsars at les Russes», иметь достоверное сведение о «религиозной системе» Соловьева. Идя навстречу этому желанию, В.С. задумывает французскую статью (в январе 1887) от 4 до 5 печатных листов под заглавием: «Philosophie de l’Eglise universelle» [«Философия вселенской церкви» — Ред.]. <…> Пирлинг советует В.С. сократить его труд: Но уже в июне 1887 г. у В.С. является мысль заменить французской книгой 2-й том «Теократии», на разрешение которого в России он теряет надежду. В.С. пишет Пирлингу:
«...мне хотелось бы, чтобы мой французский essai до некоторой степени заменил пока все три или четыре тома русской книги, а в таком случае он не может быть слишком кратким. Я имею в виду цельную книжку, хотя и небольшую».
Затем В.С. меняет заглавие книги «La Theocratie dans l’histoire et la reunion des Eglises» на «La Reunion des Eglises et les devoirs (la mission historique) de le Russie».
В то же время он проектирует ряд брошюр под общим заглавием «Русская полемика против католичества в XIX столетии». У В.С. заготовлены материалы для четырех таких брошюр: 1) Славянофилы и иезуиты. 2) Митрополит Филарет и Вселенская церковь. 3) Архиепископ Никанор и папское главенство. 4) Архиепископ Анатолий (Авдий Востоков) и А. Муравьев о православии и католичестве.
Наконец вырабатывается окончательное заглавие книги «La Russie et l’Eglise universelle».
В эту книгу вошел материал 2-го тома «Теократии», часть материала «Русской полемики против католичества» и, наконец, давно копившийся теософический материал о Софии Премудрости, – то, что должно было войти в сочинение на английском языке во время занятий В.С. в Британском Музе в 1875 г. <…>. Это учение о Софии составило 3-ю часть французского сочинения и вызвало резкую полемику иезуитов и обвинение в «мистицизме». В письме Фету: «Мои приятели иезуиты сильно меня ругают за вольнодумство, мечтательность и “мистицизм”». Таким образом, первою частью книги он окончательно оттолкнул от себя православных, а последнею вызвал недоверие иезуитов . Приблизилось роковое крушение его церковной идеи.
Соловьева беспокоил язык книги. Он пишет Пирлингу: «Не забудьте также написать Ваше откровенное мнение о том, в какой степени ужасен мой французский язык».
Он сообщает брату Михаилу, что осенью едет в Рождествино, к Наталии Михайловне Сологуб, для стилистического исправления книги. Но в 1888 г. В.С. пишет Фету из Франции: «Хвалят, между прочим, за чистоту французскаго языка, в котором я за последнее время, действительно, усовершенствовался».
Летом 1887 г., несмотря на правильную жизнь и работу, В.С. начинает чувствовать ухудшение в своем здоровье.
Его обычная бессонница обостряется. Он, всегда такой сдержанный, разражается жалобами в письме к Пирлингу и просит у него средства от бессонницы.
17 сентября «во время бессонной ночи» написано стихотворение «Бедный друг, истомил тебя путь» – последний аккорд романа, длившегося с конца 70-х годов.
В начале лета 1888 г. В.С. уезжает в Париж для печатания своей французской книги, которая и вышла у издателя Альберта Савина.
В августе 1886 г. В.С. пишет Фету из Viroflay, местечка близ Версаля, принадлежащаго Леруа-Болье, которого В.С. уже называет своим «приятелем»: «Здесь я проживу до 22-го, т. е., по-русски, до 10-го сентября – отсюда, остановившись на три или четыре дня в Париже, еду через Лион, Лозанну, Вену, Загреб и Краков – в Москву».
Но вернулся В.С. в Россию только в январе 1889 г. 16/28 декабря 1888 г. он пишет брату Михаилу из Вены: «Пишу тебе немедленно по приезде моем в Вену, а был я эти дни в Дьякове у Штроссмайера, встречал с ним ихний Божич. Все дьяковские ребятишки, разделившись на несколько компаний, приходили представлять Бэтлеэм и пели очень милые и наивные хорватские песни. Сам Штроссмайер нездоров, огорчен и постарел. Со мной был как всегда непомерно любезен. <…> Я очень рад , что съездил к Штроссмайеру, пожалуй, больше не придется свидеться».
Глубокой грустью веет от всего письма. В.С. возвращается в Россию с разбитыми надеждами. Прощание со Штроссмайером – это прощание со всем дорогим, со всем, чему он служил в течение десяти лет. На почве глубокого, рокового крушения церковной идеи вырастает союз Соловьева со Стасюлевичем и сотрудниками «Вестника Европы», которых он шутливо называет «невскими скептиками».
Осенью 1886 г. В.С. писал графине С.А. Толстой: «И сам я тоже становлюсь чем-то вроде памятника над несбывшимися мечтами и разрушенными иллюзиями». Эти печальные слова еще более применимы к В.С., возвращающемуся в Россию к началу 1889 года.
Весну 1889 г. В.С. провел в Тамбовской деревне кн. Цертелева «Липяги». Затем В.С. поселяется в Петербурге, среди «невских скептиков», кружка «Вестника Европы».
Если взять переписку В.С. за девяностые годы и сравнить с перепиской восьмидесятых годов, получится заметное различие. Религиозный вопрос теперь как будто отступает; В.С. пишет о политике, о мерах борьбы с голодом, продолжает все более и более озлобленную полемику с эпигонами славянофильства. При этом появляются в его письмах ноты легкого цинизма, например, в «Эпитафии», в письмах к Стасюлевичу.
Мистическая жизнь души, конечно, только замерла, а не иссякла у В.С. Скрытые силы растут и наконец вырываются наружу в 92-м году. От 92 – 93 года В.С. переживает сильную душевную бурю; этот период его творчества всего правильнее назвать эротическим в смысле Платона. В это время он создает теорию любви, сильно окрашенную платонизмом и цикл лирических стихов. Следующий затем период – период уединения на берегах Саймы и последний период, особенно напряженный – нериод второго путешествия в Египет, написания стихов «Das Ewig Weibliche», «Нильская Дельта», и «Три свидания». Но весь период 90-х годов, в отличие от 80-х годов, характеризуется одной чертой: мистическая жизнь его проходит вдали от церкви, без ее контроля и почти без благодатнаго укрепления ее таинствами.
Материал для биографии В.С. в 90-х годах дают письма к Стасюлевичу, Гроту н наиболее интимные письма к Величко. Среди «невских скептиков», благородных в общественном смысле и безрелигиозных, Величко, несколько замаранный своей общественной деятельностыо, тем не менее былодним из немногих людей, с которыми В.С. мог делиться своими религиозными думами и настроениями. <…>.
Кроме кружка «Вестника Европы» В.С. сходится в Петербурге с кружком «Северного Вестника», редактором которого был Гуревич, а ближайшим сотрудником Флексер, писавший под псевдонимом Волынского. «Северный Вестник» был органом первых русских ницшеанцев и модернистов, в нем начали свою деятельность Мережковский, Минский, Гиппиус. В.С. вскоре разошелся с кружком «Северного Вестника», и Волынский написал злобную рецензию на «Оправдание добра». 4-го мая 1891 г. в Москве В.С. написал стихотворение «Неопалимая Купина», о котором пишет брату: «Вот тебе стихотворение, которое никому, кроме меня, не нравится. Боюсь, нет ли чего подобного у Мея, Минского или Фруга. Я их почти не читал, но все они жиды».
С осени 91 г. и до весны 93 г. В.С. живет преимущественно в Москве. В это время он особенно часто бывает в доме Мартыновых.
Зимним солнцеповоротом в 1891 г. вызвано стихотворение «Скромное пророчество».
В феврале 1892 г. написано стихотворение «Память», вызванное вспоминанием о Пустыньке.
1892 год был особенно счастлив для В.С. в поэтическом отношении. В этом году написаны: «Пусть осень ранняя смеется надо мною», «День прошел с суетой беспощадною», «Тесно сердце, я вижу, твое для меня» и др.
В то же время В.С. работает над философским сочинением «Смысл любви», которое печатает в «Вопросах философии и психологии».
Летом 1892 г. В.С. нанимает дачу в селе Морщихе, около станции Сходня Николаевской железной дороги. Отсюда он совершает частые путешествия в находящееся близ Сходни имение Мартыновых Знаменское. Навещает и брата Михаила в имении его родных, Коваленских, Дедове, близ Крюкова. О жизни в Морщихе, в избе «крестьянина Сысоя» В.С. повествует в стихотворении «Душный город стал несносен».
О том же самом он пишет к Величко: «Имел дачу на Сходне, и пользовался ею мало, вследствие разных трагикомических осложнений, которыми посмешу Вас прн свидании».
Эти «трагикомические осложнения» состояли в том, что хозяйка избы была больна дурною болезнью, к которой В.С., как и его отец историк, питал совсем особый панический страх. Тем не менее В.С. из человеколюбия лечил больную бабу какими-то своими средствами, а сам, из страха заразы, питался исключительно чаем и яйцами. Он часто уезжал в Москву, где останавливался на квартире своего приятеля доктора А.Г. Петровского, человека доброго, радушного, с широкими умственными интересами.
В июле 1893 г. В.С. отправляется в Швецию и Шотландию. Из Стокгольма он пишет брату, в письме, помеченном 30 июля – 11 авг.: «Переезд сюда был великолепен. Финляндия гораздо красивее Италии. Особенно въезд в Або (читай Обо). Я думаю даже, что это название французское и писалось первоначально Oh beau! Имею впрочем и более ученую этимологию. Об по-еврейски значит колдовство, магия. Этим словом ссудили евреев (без процентов) древние халдеи, которые, как тебе известно, были родные братья финнов. И те, и другие славились колдовством; а потому и не мудрено, что древняя финская столица получила свое название от магии, что вполне подтверждается магическим впечатлением, которое она производит. Один из моих спутников, офранцуженный швед, предложил более прозаическую этимологию: Abo est ainsi appelee, parceque c’est au bout de la Finlande. А настоящая этимология еще прозаичнее. Або есть название шведское, и значит что-то вроде берега, а по-фински этот город называется Рички, что значит торг или рынок.
Возвращаясь к поэзии, – я первую ночь сидел на палубе до восхода солнечного, в честь которого написал стихи, а вторую ночь даже спал на палубе, под вечными звездами, в честь чего получил изрядную простуду, которая, надеюсь, не будет вечною. А вот стихи: “Посмотри: побледнел серп луны”» и т. д.
В следующем письме к брату Михаилу, помеченном 1/13 августа, В.С. уморительно описывает свои затруднения с электричеством в отеле и попытки говорить на шведском языке с горничной Гильдой. В августе же В.С. приезжает в Шотландию, где в Инверснэде на Лох-Ломонде написано им чудное стихотворение-баллада «Лунная ночь в Шотландии», приближающееся по музыкальности к лучшим балладам Жуковского.
Из Шотландии В.С. едет в Динар , где живет до ноября. Из письма к Стасюлевичу мы узнаем, что он намеревался пожить в Лондоне и работать в Британском музее, как в 1875 г., но «отложил Лондон до следующей заграничной поездки». Конец ноября и декабрь В.С. провел в Париже. На этот раз он мягче отнесся к французам, чем в 1876 г., когда он писал отцу о французах: «подлее народа не знаю».
Теперь он пишет Стасюлевичу: «Много раз вспоминал Ваши слова, сказанные в Булони, о французах: дети, совершенные дети: это я повторяю, когда бываю в хорошем расположении духа, а в дурном говорю словами Фонвизина: французы разума не имеют, и иметь оный почли бы для себя несчастьем».
С письмом от 25 ноября – 6 декабря В.С. посылает Стасюлевичу стихотворение «С новым годом».
С осени 1894 г. до весны 1895 г. В.С. живет в Финляндии, близ озера Саймы, в отеле Рауха, иногда выезжая в Петербург. В это время он осуществляет свой давний план написать сочинение «по этике». В 1884 г. В.С. пишет Кирееву: «Вы мне советуете писать книгу об этике. Но ведь я этику не отделяю от религии, а религию не отделяю от положительного откровения, а положительное откровение не отделяю от церкви. О то заковыка! И если мне нельзя свободно писать о церковной заковыке, то я не могу писать и об этике».
Но с 1884 г. взгляды В.С. изменились. Как далеко он ушел от своей церковной идеи всего лучше показывает письмо к Величко, 1895 года: «Пока Ваша принадлежность к грекороссийской синагоге есть только внешний факт, происшедший не по вашей воле, Вы ни за что не отвечаете; но когда Вы, по собственной воле, сознательно, намеренно и без всякого принуждения присоединяете к названному учреждению малолетнее и потому безответственное существо, то Вы торжественно заявляете свою солидарность с этим учреждением, и все его грехи переходят на Вас: тогда уже Вы лично виноваты и в сожжении протопопа Аввакума, и в избиении крожских крестьян, и в запрещении молитвенных собраний штундистам и в тысячах других фактов того же вкуса... Я прожил у Вас несколько недель великого поста, и мы с Вами правил поста не соблюдали и в церковь не ходили и ничего в этом дурного не было, так как все это не для нас писано, и всякий это понимает»...
Интересно сравнить эти слова с тем, что 12 лет назад Соловьев писал Кирееву: «Что касается до протестантства, то его историческая и нравственная равноправность с православием и католичеством еще не дает ему никаких прав в собственно церковной мистической области. Оторванные от апостольского преемства, не твердые в исповедании богочеловечества и лишенные полноты таинств протестанты находятся вне церкви, тогда как и мы, и католики – в церкви».
В 95-м году религиозность В.С. носит несколько протестантский, индивидуально-мистический характер. Вся поэзия и философия, созданная на берегах Саймы, родственна сведенборгианской теософии. В «Оправдании добра» В.С. полемизирует с теми писателями, которых он считал опасными для христианства: с Львом Толстым и Ницше. Но вследствие неопределенности его собственной позиции, растерянности его религиозного сознания, эта полемика выходит несколько слабее прежних полемик. В общем, зимой 1894-95 г. В.С. находится в состоянии глубокого созерцательного покоя. Но в этом покое ему яснеет роковое будущее. 1-го октября 1894 г. написано знаменитое стихотворение «Панмонголизм», где впервые предсказывается желтая опасность и намечается тема «Повести об Антихристе».
В стихотвореяиии «Сон наяву», написанном в феврале 1895 г., говорится:
Конец уже близок. Нежданное сбудется скоро.
Это стихотворение является эпиграфом к последним годам жизни В.С. Его спокойствие в 1897-м году переходит в напряженную мистическую тревогу и ожидание. В письме к Величко от 3 июня 1897 г. он нишет:
«Есть бестолковица,
Сон уже не тот,
Что-то готовится,
Кто-то идет.
Ты догадываешься, что под “кто-то” я разумею самого антихриста. Наступающий конец мира веет мне в лицо каким-то явственным, хоть неуловимым дуновением, – как путник, приближающийся к морю, чувствует морской воздух прежде, чем увидит море».
Так зарождается тема «Повести об Антихристе». Но горячее отношение к общественным неправдам не остывает у В.С. В Финляндии его преследует мысль об угнетенности, бесправности финского народа.
Там я скитался молчалив,
Там Богу правды я молился.
Чтобы насилия прилив
О камни финские разбился.
К весне 1895 г. на Сайму приехала старая знакомая В.С. m-me Ауэр с тремя взрослыми дочерьми. Это была та самая m-me Ауэр, которая в 1876 г. в Сорренто ухаживала за поранившим себя при восхождении на Везувий философом.
Одну дочь m-me Ауэр звали Зоя. Это дало повод В.С. скаламбурить. В письме к брату он пишет: «Здесь m-me Ауэр с дочерью Зоей, но она еще не уходит под портик». Острота станет понятна, если вспомнить стихи Козьмы Пруткова:
Под портик уходит мать
Сок гранаты выжимать.
Зоя, нам никто не внемлет.
Зоя, дай тебя обнять.
В.С. посвящает m-me Ауэр два стихотворения: «Этот матово-светлый жемчужный цростор» и «Лишь только тень живых, мелькнувши, исчезает».
В конце жизни всякий человек с особенной любовыо обращается к воспоминаниям своей юнности. Очевидно, юношеские воспоминания побудили В.С. в 1898 г. вновь посетить Египет.
В апреле 1898 г. В.С. едет Архипелагом в Египет. 17/26 апреля написано знаменитое стихотворение «Нильская дельта» и в тот же день письмо к Стасюлевичу, где В.С. говорит: «...соображения, столько же политические, сколько и экономические... побудили меня отказаться от поездки в Палестину, которая есть царство иерократии, коей настоящий принцип есть не только protopoporum, diaconorum, diatchcorum, ponomariorumque, но также и laikorum oblupatio et obdiratio. В Египте мы нашли благодать: озимые поля, готовые к жатве (как у нас в конце июля), а яровые – великолепно зеленеющие. Перед нами начинался было зной палящий, но мы принесли северный ветер и приятную прохладу. Благодаря англичанам, Египет подобен вертограду благоустроенному. Даже поезда ходят по расписанию, а не по произволению, как было в мой первый приезд – 22 года тому назад!!!».
Почему В.С. отказался от своего намерения ехать в Палестину? Причина, приведенная в письме к Стасюлевичу, едва ли достаточна. Не было ли тут более глубокой, внутренней причины, подобной той причине, по которой В.С. в разгаре своего увлечения католичеством не поехал в Рим? В.С. вернулся в Москву из Египта, привез в дар родным несколько маленьких мумий, египетского жука и большую желтую свечу из Смирны.
Мистическая встревоженность, которая не покидала В.С. во время его последнего египетского путешествия, выразилась в стихах: «В Архипелаге ночью», «Das ewig Weibliche». Существует предание, что в первый день Пасхи, войдя в каюту парохода, В.С. увидел на подушке сидящего черта, в виде мохнатого зверя. В.С. обратился к черту со словами: «А ты знаешь, что Христос воскрес?» Тогда черт бросился на В.С., которого потом нашли распростертым на полу без сознания.
Устремление в область мистическую, возвращение к церкви, уже заметное в стихотворении «Знамение» (8 марта 1898 г.) и окончательно выраженное в «Повести об Антихристе», все это делало В.С. все более и более чуждым «Вестнику Европы». Он принужден был искать себе новый журнал. В то время группа модернистов, прежде сотрудничавшая в «Северном Вестнике», объединилась в новом журнале «Мир искусства».
Ища возможности свободно писать на мистические темы, В.С. пробует стать сотрудником «Мира искусства». В 1899 г. он печатает в «Мире искусства» две статьи: «Мицкевич» и «Идея сверхчеловека». Но вскоре статьи, посвященные чествованию Пушкина, так возмутили его, что он вышел из «Мира искусства», напечатав в «Вестнике Европы» остроумную критику на эти статьи, под названием «Особое чествование Пушкина». Всего более досталось в этой критике Розанову, который уже давно был мишенью полемики В.С.
Розанов явился противником В.С. в двух логически связанных между собою периодах своей деятельности. Сначала В.С. сталкивается с Розановым, как с одним из националистов, эпигонов славянофильства. Затем Розанов является одним из первых на Руси «оргиастов», «дионисийцев». (Вяч. Иванов, специалист по дионисизму, тогда еще почти не выступал). Начав полемику с Розановым на почве национализма «Порфирий Головлев о свободе и вере», В.С. продолжает ее на почве «оргиазма».
Вообще В.С. признавал, что самая большая опасность христианству грозит со стороны Ницше и модернизма. Известно, как В.С. вышучивал Брюсова при его первом выступлении. К компании «Мира искусства» он также относился безусловно отрицательно, делая исключение для одного Мережковского. Я помню его слова: «Единственный из них безусловно порядочный – это Мережковский».
Но прежде, чем начать обстоятельную полемику с Ницше, В.С. обрушивается на Толстого, которого он считал типом «фальшивого», «поддельного» христианина, а потому предшественником антихриста. Как известно, сам антихрист в представлении В.С. являлся не открытым врагом христианства, а врагом замаскированным, «поддельным» христианином. Понятно поэтому, что он пренебрегает пока основательным изучением и опровержением Ницше, который был открытым врагом христианства.
В то же время В.С. получает от Солдатенкова заказ на перевод творений Платона. Работу эту он поделил с братом Михаилом, которому передал большую часть сократических диалогов.
Полемика с Толстым по вопросу о воскресении Христа, апология войны и платоновская форма философского диалога – все это объединилось в его последнем прозаическом сочинении «Три разговора» с приложением «Повести об антихристе». Это сочинение не подходило к «Вестнику Европы». В. Соловьеву пришлось найти убежище в скромных «Книжках Недели». В то же время в газете «Русь», издаваемой Гайдебуровым, печатались «Воскресные письма». Весну и лето 1898 г. В.С. проводит в Пустыньке. В июне он написал стихотворение «На том же месте».
Оживив путешествием воспоминания о пребывании в Египте в 1876 г., В.С. пишет автобиографическую поэму «Три свидания», навеянную ему «осенним ветром и глухим лесом». Поэма эта начата в Пустыньке 26 сентября и закончена 29 сентября. По содержанию к поэме примыкает и стихотворение «Лишь забудешься днем», написанное в ноябре.
Весною 1899 г. В.С. совершает шестое и последнее путешествие за границу. Теперь он едет отдохнуть на берегу французской Ривьеры, в Канне. Здесь он пишет предисловие к переводу Платона и первый разговор о войне. В начале июня, на пути в Петербург, В.С. заехал к брату Михаилу в Дедово. По возвращении в Петроград нанисал он трогательное стихотворение: «У себя».
Лето 1899 г. В.С. проводит в Пустыньке, часто навещает брата в Дедове и читает ему в рукописи «Три разговора».
Зиму 1899-1900 г. В.С. живет в Петербурге, иногда наезжая в Москву. Он заканчивает «Три разговора» и пишет «Повесть об антихристе», которую и читает в виде публичной лекции Великим Постом. Лекция вызвала много насмешек и встретила мало сочувствия.
В мае 1900 г. В.С. последний раз приезжает к брату в Москву. Вечер, посвященный чтению и обсуждению «Повести об антихристе» вдоме Михаила Сергеевича, хорошо описан поэтом Андреем Белым в этюде его «Владимир Соловьев» («Арабески»).
Закончив чтение и складывая рукопись, В.С. сказал: «Я написал это, чтобы окончательно высказать мой взгляд на церковный вопрос».
«Три разговора» и «Повесть об антихристе» примирили с Соловьевым православную церковь. Даже его упорный гонитель Победоносцев был в восторге.
<…>
Лето 1900 г. В.С. проводит в своей любимой Пустыньке. В двух последних стихотворениях сказались два совершенно разных настроения, владевших им в последние дни жизни: одно стихотворение «Зигфрид» – воинственный привет германскому императору Вильгельму, вождю европейских войск в борьбе с драконом-Китаем; другое – «Вновь белые колокольчики» – тихий переход в вечность.
Зло позабытое
Тонет в крови.
Всходит омытое
Солнце любви.
В июле В.С. приезжает в Москву. Почувствовав себя плохо, он едет в подмосковное имение князя Петра Николаевича Трубецкого Узкое, где в то время жил его друг Сергей Николаевич Трубецкой с семьей. В дороге состояние В.С. настолько ухудшилось, что в дом Трубецкого его внесли уже на руках.
Мать В.С. Поликсена Владимировна и сестры Надежда Сергеевна и Поликсена Сергеевна скоро приехали и неотлучно находились при больном. Брату Михаилу Сергеевичу была послана телеграмма в Шамуни; он застал брата уже в гробу, вечером 1-го августа. 31 июля В.С. скончался от общего разрушения организма. Из многих его болезней особенно разрушительны были болезнь почек и склероз артерий. Через два с половиной года и М. С. последовал за братом, а еще через несколько лет скончался С.Н. Трубецкой, продолжавший после смерти В.С. перевод Платона вместе с Михаилом Сергеевичем.
<…>
2-го августа 1900 г. В.С. был погребен в московском Новодевичьем монастыре рядом со своим отцом историком.
Рукой неизвестного мне богомольца оставлены на его могиле две иконы: одна греческая, из Старого Иерусалима, икона Воскресения с греческою надписью: «Χριστòς άυέστη έχ υεχρώυ». Другая — икона Остробрамской Божией Матери с латинской надписью: «In memoria aeterna erit iustus». Так над гробом великого богослова навсегда запечатлена его любимая идея, идея соединения церквей. <…>
Отметим теперь в кратком обзоре главные моменты жизни В.С.
В 1875 г., получив степень магистра, он едет за границу, в Лондон, Египет, Сорренто. По возвращении в Россию, в 76 г., он читает лекции в Московском и Петербургском университетах до выхода в отставку в 81 г. С этого времени он посвящает себя исключительно церковному делу.
Лето 83 г. он проводит в Красном Роге, занимаясь изучением Данта. В 86 г. едет в Кроацию на свидание с епископом Штроссмайером и для печатания «Истории Теократии». В 87 г. живет в Сергиевом Посаде, а лето проводит в Воробьевке Фета, занимаясь вместе с Фетом переводом «Энеиды» Вергилия. Летом 88 г. он живет в Париже, печатая «La Russie et l’Eglise universelle».
Возвращается в Россию к январю 89 г., заехав проститься с Штроссмайером в Кроацию. С 88 г. сотрудничает в «Вестнике Европы» и сближается с кружком Стасюлевича. Лето 92 г. он живет близ Сходни. Летом 93 г. совершает путешествие в Швецию, Шотландию и Динар [курорт во Франции – Ред.]. Зиму 94-95 г. проводит в Финляндии, на Сайме, работая над «Оправданием добра». В 98 г. весной едет в Египет. Весну 99 г. проводит в Канне, лето в Пустыньке. В июне 1900 г. из Пустыньки больной приезжает в Москву и из Москвы в Узкое. Смерть – 31 июля 1900 г.
Наружность В.С. весьма резко менялась в разные периоды его жнзни. Если мы возьмем его молодые портреты, <…> то преобладающей чертой этого прекрасного лица, несколько малоросского, с черными сдвинутыми бровями, покажется нам строгая чистота, энергия, готовность к борьбе.
На портретах 80-х годов, в соответствии с характером интересов и занятий, лицо В.С., обросшее жидкой черной бородой, напоминает лицо священника или монаха, выражение лица грустное и набожное. В это время писал его портрет Крамской. Портрет этот находится в Петербургском Музее Александра III. Но Крамской придал лицу В.С. черты слащавости, совершенно ему чуждой. <…>
В другую крайность впал Ярошенко. На портрете, написанном им в начале 90-х годов и находящемся в Московской Третьяковской галлерее, лицо В.С. сильно утрировано в материальную сторону. Вся духовность лица исчезла под грубой кистью Ярошенко; верно схвачено только выражение непомерной, почти животной или стихийной силы и чувственность нижней части лица. Замечательно похожи и сильно написаны руки. Портрет этот приложен к 1-му изданию Полного Собрания Сочинений В.С. В этом портрете отразилась отчасти отмеченная нами полоса в жизни В.С.: начало 90-х годов было для него временем наибольшего пробуждения страстной природы, затянутости «эротическим илом». Все усиливающаяся в нем в это время насмешливость нашла выражение в известных портретах московского фотографа Асикритова.
Резко изменилось лицо В.С. в последние годы. С поразительной точностью оно передано на портрете петербургского фотографа Здобнова, приложенном к Х-му тому второго издания Полного Собрания Сочинений В.С. В лице В.С. появляется какая-то призрачность, глубокая грусть и светлая весть из иного мира – свет нездешний. Портрет Здобнова – это как бы иллюстрация к стихам В.С.:
Зло позабытое
Тонет в крови,
Всходит омытое
Солнце любви.
Замыслы смелые
Крепнут в груди.
Ангелы белые
Шепчут: иди.
Различные показания имеются относительно глаз В.С. Это потому, что они меняли цвет. Обыкновенно они были светло-голубые, сероватые; черными делала их тень нависших бровей и расширенные зрачки. В. С. всегда с юности носил длинные волосы, только иногда летом гладко остригался. Между прочим он остригся перед смертельной болезнью. Странно было видеть в гробу его голову без волос: он весь как-то менялся, когда остригался; как будто в волосах у него, как у Самсона, была тайная сила.
Самой характерной чертой его наружности было что-то монашеское, даже прямо иконописное. В письме к матери от 27 января 1886 г. (как раз во время писания «Истории Теократии») он пишет: «Завтра Крамской начинает меня дописывать. У швейцара того дома, где он живет, есть две маленькие девочки, которые выбегают ко мне и, хватая за полы моей шубы, восклицают: “божинька! божинька!”, очевидно принимая меня за священника. А однажды на лестнице Европейской гостиницы незнакомый почтенный господин с седою бородою бросился ко мне с радостным возгласом: ”Как! Вы здесь батюшка!” и когда я ему заметил, что он, вероятно, меня принимает за другого, то он возразил: “ведь Вы отец Иоанн“».
Много писалось о смехе Вл. Соловьева. Некоторые находили в этом смехе что-то истерическое, жуткое, надорванное. Это неверно. Смех В.С. был или здоровый, олимпийский хохот неистового младенца, или Мефистофелевский смешок хе-хе, или и то и другое вместе.
К одежде В.С. относился совершенно безразлично. Во-первых, он постоянно раздавал свою одежду бедным, во-вторых, ему было решительно все равно, что носить. Сейчас же после шубы он надевал крылатку без рукавов, которую называл «безрукавной летучей мышью». Раз, раннею весной, он приехал к нам просто в красном одеяле на плечах, и потом разъезжал так по Москве. Это же равнодушие к одежде он ценил во Льве Поливанове. Надо сказать, что при этом всегда казалось, что он одет к лицу, все хорошо сидело на нем, и он не стесняясь входил в аристократические салоны в своих пиджаках, насквозь пропитанных скипидаром. Шуба, которую он носил, была уже давно изношена покойником Фетом, и досталась ему от Фета в наследство. Из немногих хороших вещей, которые он имел, отметим еще золотые часы отца, Сергея Михайловича, и великолепную палку с оленьими рогами, принадлежавшую прежде Алексею Толстому.
Характерною чертой В.С. была неумеренная любовь к каламбурам.
Пушкин производил Думы Рылеева от немецкого слова dumm [глупый — Ред.]. Но В.С. пошел много дальше Пушкина. Мы уже приводили отрывок из письма с этимологией слова Або. В одном письме к брату В.С. на все лады коверкает фамилию Преображенский: то из Преобра-женский выходит Преобра-мужской, то Преобра-детский. Написав слово «за сим», т. е. затем, он далее пишет и зачеркивает слова «и Савватий», вспоминая святых Зосиму и Савватия и т. д. Примеры каламбуров можно было бы выписывать без конца.
Скажем несколько слов о литературных вкусах В.С.
В.С. говорил брату Михаилу, что вполне искренно он любит только чисто лирическую поэзию, оставаясь равнодушен к эпосу, драме и искусствам изобразительным и пластическим. Таким образом, ему оставалась чужда большая часть литературы греческой. Из греков он интимно любил только Платона и еще Аристофана, за остроумие. Больше он знал и ценил поэзию римскую, как более лирическую. Здесь на первом месте стоит Катулл, которого В.С. знал наизусть.
Когда Катулл мне наизусть
Твоими говорил устами.
обращается к нему Фет при посвящении переводов Катулла. Затем, кроме сатириков, В.С. хорошо знал, любил и переводил Вергилия.
Совершенно исключительна была его любовь к Библии и еврейской лирике.
Из поэтов нового времени он любил опять-таки тех, кто наиболее приближается к типу чистых лириков: Альфреда Мюссэ, Гейне, Пушкина, Жуковского, Фета, Алексея Толстого, Мицкевича.
При исключительном знании немецкой философии, В.С. не знал серьезной немецкой музыки. Все его музыкальные сведения ограничивались несколькими итальянскими ариями, которые он фальшиво напевал за игрой в шашки.
Любимым произведением В.С. в мировой литературе была сказка Гофмана «Золотой горшок», переведенная им на русский язык. Натурализма в литературе он просто не выносил и потому отрицал Толстого не только как мыслителя, что часто бывает, но, что бывает весьма редко, и как художника. По поводу «Войны и мира» он говорил: «Действующие лица там говорят как люди нынешнего времени».
Достоевского он почитал более как религиозного мыслителя. Он пишет кузине Кате в 1873 г.: «Не знаю, почему тебя возмутило “Преступление и наказание”. Дочти его до конца, да и всего Достоевского полезно было бы перечитать: это один из немногих писателей, сохранивших еще в наше время образ и подобие Божие».
Но более всех русских прозаиков любил он Гоголя, за его фантастичность и остроумие, Гоголя, соединившего в себе черты обоих любимцев В.С. – Гофмана и Аристофана. Цитаты из Гоголя рассеяны в изобилии в письмах В.С.
Все, что пахло натурализмом, прозой жизни, умеренностью, благоразумием, отвращало В.С., этого полного антипода Льва Толстого.
В.С. прекрасно знал языки: греческий, латинский, французский, английский, немецкий, итальянский и недурно: еврейский и польский.
Театра В.С. не признавал совершенно. Любимым его развлечением была игра в шахматы.
Я нарисовал облик В.С. таким, как знал его лично и каким он является на основании объективных данных. Нравственная личность В.С. стоит так высоко, что не нуждается ни в каком украшении, она говорит сама за себя. Хотя долголетнее изучение жизни и творений В.С. привело меня к твердому убеждению, что подлинный Владимир Соловьев – это Владимир Соловьев 80-х годов, автор «Религиозных основ жизни» и «Истории Теократии», я нисколько не замолчал, но даже выдвинул те моменты, которые стоят в противоречии с церковным обликом Соловьева, например, его письмо к Величко от 20 апреля 1895 г.
Великой обидой для памяти покойного было то, что, говоря словами поэта Андрея Белого:
И вот , когда надорванный угас ты
Над подвигом своим,
Разнообразныя, бессмысленныя касты
Причли тебя к своим.
(Стихотворение полностью)
То, что течения современной мысли, прямо враждебные христианству, впадая в сознательную ложь, связывают себя с именем Вл. Соловьева – препятствует окончательному признанию его церковью. Но никто из философов с такою чистотой не установил православных догматов в их противоположении ересям, как это сделал Соловьев.
<…>
Не забудем, что ни один русский писатель так не отдал своих сил, своей жизни на безраздельное служение христианству, как это сделал Соловьев. В том возрасте, когда большинство писателей, не задумываясь, отдается наслаждениям жизни, он пишет в письме своей невесте: «Я люблю тебя, насколько способен любить: но я принадлежу не себе, а тому делу, которому буду служить и которое не имеет ничего общего с личным чувством, с интересами и целями личной жизни. Я не могу отдать тебе себя всего, а предложить меньше считаю недостойным».
Смело и одиноко совершал он свой путь, никогда не вступая в сделку со своей совестью, всегда становясь на сторону угнетенного и побежденного. При всей своей скромности он не может отказать себе в признании своего неизменного общественного благородства:
Я в себе подобье Божье
Непрерывно оскорблял, –
Лишь с общественною ложью
В блуд корыстный не впадал.
Этим его благородством объясняется и лекция о помиловании цареубийц, навсегда разбившая его уннверситетскую карьеру, и его постоянное заступничество за угнетенные нации: за евреев, поляков, финляндцев.
Отвращение несправедливости было главным двигателем его общественной деятельности. И потому как нельзя более подходит к его могиле надпись на принесенной неизвестным лицом иконе Остробрамской Божией Матери:
In memoria aeterna erit iustus. [Псалом 111, стих 7 – Ред.]
Теперь начинают исполняться упования Соловьева, услышаны его молитвы. Те, о ком он так болел душой, стали полноправными гражданами России, «насилия прилив разбился о финские камни». Будем надеяться, что недалеко и до исполнения его главной молитвы, до осуществления того, чему он отдал свои «лучшие годы», до восстановления церковного единства меж Востоком и Римом.
Священник Сергей Соловьев
Кладбище Новодевичьего монастыря. Могила Вл.С. Соловьева.
Фотография А.Т. Лебедева. 1929.
