Л.К. Лахтин. Николай Васильевич Бугаев. Биографический очерк. М., 1904.

НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ БУГАЕВ
(Биографический очерк)

 

Рано утром 29 мая минувшего года, близко знавших Николая Васильевича москвичей внезапно поразила весть о его смерти.

Еще накануне вечером его видели на заседании Государственной Испытательной Комиссии оживленным, бодрым, веселым; а к утру – его уже нет в живых!

Часто Николай Васильевич говаривал, когда его постигала болезнь, что он хочет умереть, как солдат на посту. Желание его сбылось: с полной энергией он дослужил Университету до последнего дня своей жизни. По особому стечению обстоятельств он умер в пред последний день весеннего семестра, закончив с обычною пунктуальностью все дела по должности декана и председателя Испытательной Комиссии.

Вернувшись в последний вечер домой, со смертельным недугом в груди, он радостно рассказывал домашним о счастливом окончании экзаменов его учениками: едва ли не этим были заняты его мысли в последние минуты.

В своих частных беседах Николай Васильевич нередко говорил: “жить – Богу служить”. Его жизнь была беззаветным служением родине и науке.

-2-

Чуткий ко всему хорошему, крепко убежденный в правоте своих идеалов, в высшей степени общительный, – Николай Васильевич не мог оставаться праздным зрителем, когда видел дело, требующее работника. Во всяком деле он обнаруживал оригинальность, силу мысли, правильность взгляда. Жизнь его не была богата внешними событиями, но была кипучая и полная содержания.
При всей своей отзывчивости Николай Васильевич был очень стоек в убеждениях и всегда верен самому себе. Были мысли, которые он высказывал в юности и которые красною нитью прошли через всю его жизнь. Это однако не делало его отсталым в старости: как глубокий мыслитель, он в молодых годах видел ясно многое, против чего тогда спорили и с чем впоследствии соглашались.

Отец Николая Васильевича был военным врачом Кавказских войск. Николай Васильевич родился на Кавказе, в Душете в 1837 году. Десятилетним мальчиком он был послан в Москву, в 1-ую гимназию. Характер Николая Васильевича вполне сложился уже в эпоху его ученичества, и почти не менялся в течение всей его жизни. Это придает особенную цену следующим, приводимым мною почти полностью, воспоминаниям профессора Н.И. Стороженко⁽¹⁾ о юношеских годах Николая Васильевича.

“Николай Васильевич гимназистом 7-го класса занимал небольшую комнату в подвальном этаже, рядом с кухнею, из которой через недоходившую до потолка перего-

⁽¹⁾ Считаю долгом выразить глубочайшую признательность Николаю Ильичу Стороженко за эти воспоминания, так живо воскрешающие образ дорогого мне учителя. Позволяю сeбе также принести здесь благодарность Дмитрию Петровичу Рашкову и Петру Васильевичу Преображенскому, любезно приславшим мне свои воспоминания о Hиколае Васильевиче в позднейшую эпоху.

-3-

родку валил кухонный чад. Пробыв не более четверти часа в этой атмосфере, я почувствовал головную боль, до того сильную, что просил позволения открыть окно. К удивлению моему хозяин комнаты, по-видимому, не чувствовал угара и принялся расхваливать ее, называя ее сухой, теплой, а главное дешевой, с последним, впрочем, нельзя было не согласиться, ибо она стоила три рубля в месяц. После этого посещения я часто видался с Николаем Васильевичем. Кроме меня его посещали гимназические товарищи; однако же отношения его к ним были, хотя хорошие, но довольно отдаленные; это по всей вероятности происходило от замкнутости характера Николая Васильевича, который, пройдя суровую жизненную школу, говорил охотно обо всем, кроме самого себя. Однажды, впрочем, когда я соблазнял его поездкой в Сокольники и удовольствием пить чай в сосновой роще, он проговорился, что не может позволить себе это удовольствие, ибо уже с четвертого класса не получает ничего из дому и живет исключительно уроками. Помнится, что, сделавши это признание, он взял с меня слово держать сказанное в величайшем секрете. Товарищи, впрочем, догадывались об этом и отыскивали для Николая Васильевича уроки. Один из них нашел ему место репетитора из математики в пансион одного француза. И француз, и Николай Васильевич были страстные патриоты и ежедневно после уроков между ними поднимался спор о Севастополе.

Француз доказывал, что рано или поздно союзники возьмут Севастополь; Николай Васильевич утверждал, что никогда этого не будет, и так как по-французски он говорил плохо, то ограничивался многократным повторением слова jamaиs!; но за то это слово он выкрикивал с такою силой, что совершенно заглушал старческий голос француза.

Весною 1855 года Николай Васильевич окончил с золотой медалью гимназию и стал помышлять об Университете. Но тут пред ним восстал грозный вопрос о сту-

-4-

денческой обмундировке. Давая грошовые уроки, Николай Васильевич не мог себе скопить денег на мундирную пару и очутился бы в самом неприятном положении, если бы к нему не подоспел на помощь приснопамятный Филипп портной без вывески, шивший студентам платье в кредит. Благодаря ему, Николай Васильевич в несколько дней превратился из плохо одетого гимназиста в весьма благопристойного студента. Поступив на Физико-Математический Факультет, Николай Васильевич нашел себе место учителя в доме Г-жи С., где прожил около трех лет, Это было счастливое время университетской жизни Николая Васильевича. Не заботясь более о насущном хлебе, он - перестал бегать по грошовым урокам, но за то часто появлялся на лекциях тогдашних любимцев молодежи: Рулье, Кудрявцева, Буслаева и др. Слушая их, он старался пополнить пробелы своего общего образования. Придя с лекции домой, Николай Васильевич продолжал дело самообразования, изучая капитальные сочинения по философии и политической экономии, а когда хотел побаловать себя, то читал на распев стихотворения своего любимого поэта Майкова, в особенности восхищаясь его поэмой “три смерти”.

В конце третьего или начал четвертого курса Николай Васильевич поселился на Пречистенском бульваре в меблированных комнатах весьма популярной между студентами Татьяны Федотовны. Это была еще бодрая старуха лет за 50, на вид весьма важная и даже суровая, но в сущности добрейшее существо. Всех номеров у Татьяны Федотовны было 5 и, кроме того, граничащая с кухней небольшая каморка, в которой помещалась она сама. Комнаты были грязноваты и как будто закопчены, но за то сухи и теплы; при сдаче комнаты новому жильцу Татьяна Федотовна так рекомендовала себя: у меня, батюшка, такое правило: жильцы платят по первым числам; кто же не заплатит в срок, не прогневайтесь, я 2-го числа сдаю комнату новому жильцу.

Старейшим и любимейшим жильцом Татьяны Федото-

-5-

вны был один художник; в молодости он подавал надежды, мечтал о поездке в Италию, по не успел сдать последней работы на золотую медаль и покончил свою художественную карьеру, сделавшись ретушером у какого-то фотографа. Подобно всем другим неудачникам, он обвинил во всем судьбу и сделал вывод, что имеет, право пить с горя, и широко пользовался этим правом. Остальные четыре комнаты, вечно пахнувшие мятой и можжевельником, занимали студенты. В эту-то мирную обитель осенью 1858 года и попал Николай Васильевич. Он скоро сошелся на короткую ногу с художником и приобрел уважение Татьяны Федотовны за свою аккуратность, в расплате и за то, что его не было слышно. Последнему обстоятельству Татьяна Федотовна придавала немаловажное значение, и когда, бывало, остальные жильцы расшумятся и распоются, она всегда ставила им в пример Николая Васильевича, которому за его тихость предсказывала генеральский чин.

Дружба художника с Николаем Васильевичем, была какая-то странная. Первоначально каждый из них хотел обратить другого в свою веру. Художник пытался усвоить Николаю Васильевичу свой девиз иn vиno verиtas, а последний – сделать художника шахматистом: хотя оба обманулись в своих ожиданиях, но эта неудача не отразилась на их отношениях, которые продолжали быть приятельскими. Редкий день они не коротали вечера вместе. Николай Васильевич читал вслух либо Тургенева, либо Майкова; художник, дымя своей папиросой, следил за чтением со свойственной ему загадочной улыбкой и изредка вставлял свои замечания.

Пребывание Николая Васильевича у Татьяны Федотовны было у него временем усиленных занятий философией и выработки своего собственного миросозерцания. В основе его лежало положение, в котором Николай Васильевич хотел примирить идеализм с реализмом: “все относительно и только в пределах данных условий становится абсолютным”. Когда Николай Васильевич развивал это положение

-6-

пред своим приятелем, иллюстрируя примерами из естественных наук, истории, литературы, то последний, удивляясь его учености, не раз восклицал: Николай Васильевич, если я хоть слово понимаю, продолжайте!

В начале 1859 года мы с Николаем Васильевичем отпраздновали окончание курса скромной трапезой и разъехались в разные стороны.

Окончив курс в Московском Университете, Николай Васильевич намеревался избрать военную карьеру.

Он поступил на службу унтер-офицером в гренадерский саперный батальон с прикомандированием к лейб-гвардии саперному батальону, и был принять экстерном в Николаевское Инженерное Училище в Петербурге. На следующий год Николай Васильевич сдал экзамен, произведен в военные инженер-прапорщики с оставлением при Николаевской Инженерной Академии для продолжения курса наук в теоретическом отделении. Здесь он, между прочим, слушал лекции академика Остроградского.(Углуб.Фото)

Но эти занятия прервались совершенно неожиданно: недовольные распоряжением начальства об отчислении инженер-прапорщика Никонова, товарищи последнего одновременно подали прошениe о своем отчислении от Академии, и были определены на службу в саперные батальоны. Николай Васильевич с большой неохотой вспоминал об этом деле и избегал говорить о нем; поэтому трудно сказать, какие мысли руководили им в то время. Во всяком случае в жизни его наступил резкий поворот: он оставил военную службу и стал готовиться к магистерскому экзамену. Но два года, проведенные Николаем Васильевичем в Инженерном Училище и Инженерной Академии оставили след в его характере. Николай Васильевич высоко ценил военную дисциплину, порядок и точность в исполнении работ. Кроме того, он получил вкус к прикладным занятиям и часто проводил мысль, что теория и практика не должны жить обособленно: практика выдвигает интересные задачи, будит мысль, удерживает от бесплодных тем и доктри-

-7-

нерства; с другой стороны только серьезная теоретическая подготовка дает человеку практики, инженеру возможность быть хозяином своего дела. Эту мысль Николай Васильевич развивал в записке “о пользе учреждения технических отделений при Физико-Математических Факультетах Университетов”. К той же мысли он любил возвращаться в своих речах в Обществе Распространения Технических Знаний и в качестве Декана Факультета. Николай Васильевич любил видеть приложения чистой науки; отсюда его расположение к Обществу Распространения Технических Знаний и к Константиновскому Межевому Институту, который Николай Васильевич очень ценил за его здоровое направление, и где читал два года лекции по высшей математике. Было одно время, когда Николай Васильевич склонялся принять на себя чтение лекций в Московском Техническом Училище.

В 1863 году Николай Васильевич сдал магистерский экзамен, защитил диссертацию на степень магистра “Сходимость бесконечных рядов по их внешнему виду” и получил заграничную командировку на 21/2 года для приготовления к профессорскому званию. За границей он слушать лекции Куммера, Вейерштрасса, Лиувилля, Бертрана, Серре, Шаля, Ламе, Дюгамеля.(Углуб.жел.фото) Из числа германских математиков Николай Васильевич особенно высоко ценил Куммера, у которого он слушал лекции по теории чисел, теории поверхностей, гипергеометрических рядов и по аналитической механике; но в общем он ставил французских математиков выше, чем немецких. Последних он упрекал в некоторой узости, кропотливости, отсутствии широты взгляда. В Париже Николая Васильевича особенно привлекали лекции Серре об изменении произвольных постоянных, Шаля по высшей геометрии, Лиувилля по теории эллиптических функций, Ламе по теории упругости.

В то время за границей было много молодых русских, командированных для приготовления к профессорскому званию. В часы, свободные от научных занятий собирались

-8-

для беседы в излюбленном ресторане. Недостатка в темах не могло быть в 1863 году, когда горячо обсуждались мнoгиe общественные и политические вопросы. Вот отрывок из воспоминаний инспектора Константиновского Межевого Института Д.П. Рашкова,(Углуб.фото) познакомившегося с Николаем Васильевичем в то время в Берлине. “Я присел к группе более многолюдной. Мнения были весьма различны, от крайнего увлечения до полного равнодушия. Во всех прениях мнения Николая Васильевича не могли не производить впечатления наибольшею убедительностью. Здравая логика, строгая последовательность и ясность его суждений и соразмерная сдержанность – все эти качества нарисовали передо мною облик цельной личности Николая Васильевича. Помню его едкие нападки на мнения горячих голов о конфедерации в России”.

Николай Васильевич всегда был энергичным сторонником порядка, врагом всякого сепаратизма, убежденным патриотом, верующим в великое будущее России, в которой он видел защитницу славянства от натиска германизма. Те же мысли были часто темою наших бесед с Николаем Васильевичем в последние годы, когда стал выходить в Вене журнал “Славянский Век”. В статьях этого журнала Николай Васильевич постоянно находил развитие тех мыслей, которые он лелеял всю свою жизнь.

В 1865 году Николай Васильевич вернулся - из за границы и был единогласно избран Факультетом в доценты по кафедре чистой математики. В донесении Совету об этом избрании, факультет указывает, что “докторант Бугаев” (в то время Николай Васильевич уже представил свою докторскую диссертацию) “обладает блестящими математическими способностями и обширными сведениями”.

Вступительная лекция нового доцента была посвящена введению в теорию чисел. На этой лекции Николай Васильевич впервые публично высказал свой взгляд на теорию чисел, как на отдел науки, долженствующей занять самостоятельное положение на ряду с анализом, и с ним равноправное.

-9-

В то время область теории чисел еще не была обширна, и сам Николай Васильевич говорил о ней следующее: “Конечно, научный материал, добытый в этом направлении, не настолько богат, чтобы давать полное оправдание этим мыслям. То, что сделано, весьма ничтожно сравнительно с тем, что необходимо сделать, чтобы эти идеи перешли в область действительности; но то, что уже сделано, в теории чисел, достаточно, чтобы побуждать сознание к высшим научным целям и осмыслить полученный материал более глубоким пониманием”.

Всю жизнь Николай Васильевич работал над излюбленной областью. До него исследования в теории чисел носили разрозненный характер. Николай Васильевич создал ”учение о числовых производных”, первый обратил внимание на “числовые тождества, находящиеся в связи с свойствами символа Е” (его докторская диссертация), дал блестящие “приложения тeopии эллиптических функций к теории функций прерывных”, написал около 20 мемуаров по теории чисел, где он дает, общие приемы решения вопросов в этой новой отрасли математики, приемы, во многих отношениях напоминающие методы анализа. В конце своей жизни Николай Васильевич предложил назвать отдел математики, посвященный теории прерывных функций, аритмологией. В речи “Математика и научно-философское миросозерцание” прочитанной на Цюрихском кoнгреcе и на X съезде Естествоиспытателей в Киеве, Николай Васильевич, за 4 года до смерти, еще раз, но еще более уверенно и отчетливо произнес свой научный символ веры. В этих речах Николай Васильевич указал на различие воззрений аналитического и аритмологического и на влияние этих воззрений не только в математике, но и в естествознании и в философии. Свою мысль он пояснил стихотворением, которое для Цюрихского конгресса было переведено прекрасным Французским языком.

В 1864 году при Московском Университете образовался кружок любителей математических наук, собиравшихся

-10-

для чтения математических рефератов у профессора Брашмана.(Угл.фото) Николай Васильевичу вернувшись из-за границы, присоединился к этому кружку. Хотя первоначально кружок был немногочислен, но научный силы его были очень крупные. Через 2 года он преобразовался в Московское Математическое Общество, а из его рефератов за этот двухлетний срок составился 1-ый том ”Математического Сборника”.

При начале; издания возник вопрос о языке статей нового журнала. Одно время перевешивало мнение, что надо писать на иностранных языках для того, чтобы теснее связать работы русских ученых с заграничными. Николай Васильевич энергично восстал за права русского научного языка. Он сам был прекрасным знатоком работ европейских ученых, со многими из этих ученых он был лично знаком, он настаивал, чтобы русcкие люди внимательно следили за иностранной научной литературой; но он требовал от иностранцев и от нас самих уважения к русскому языку. Николай Васильевич говорил, что кто не уважает родного языка, тот самого себя не уважает и не заслуживает уважения других. Когда на русском языке станут печататься серьезные работы, то иностранцы сами начнут заниматься нашим языком; если же они этого не сделают, то будут в потере, они, так как тогда мы будем знать больше их. Эту мысль Николай Васильевич отстаивал очень горячо: благодаря ему наш ”Математический Сборник” остался русским, сделался школой русских молодых, ученых, и много помог выработке русской научной речи. Впоследствии многие иностранцы завязали сношения с нашим Математическим Обществом, пожелали вступить в его члены и научились понимать русские работы. Правда, Николай Васильевич поплатился за свою любовь к родному языку тем, что некоторые заграничные ученые заново находили и приписывали себе формулы, давно уже напечатанные Николаем Васильевичем на страницах “Мате-матического Сборника”. Но во всех таких случаях Николай

-11-

Васильевич относился к их заблуждению очень добродушно и никогда не вступался за свой приоритет. Он говорил, что всех его формул отнять у него невозможно: их слишком много. Действительно, общие методы Николая Васильевича позволяли получать сколько угодно аритмологических теорем; а иностранцы, не знавшие этих методов, должны были для каждой теоремы придумывать отдельное доказательство, обыкновенно, довольно сложное.

В феврале 1866 года Николай Васильевич защитил докторскую диссертацию и чрез год после того (в январе 1867 года) был избран экстраординарным профессором по кафедре чистой математики. Это избрание значительно увеличило преподавательские силы факультета: кроме курса теории чисел (прежде читавшегося Ф.А. Слудским(Фото) – в то время еще доцентом), Николай Васильевич стал читать исчисление конечных разностей, вариационное исчисление, теорию эллиптических функций, теорию функций комплексного переменного. Последний курс, насколько я знаю, был впервые прочитан в русском Университете Николаем Васильсвичем. В Совете он тоже заявил себя деятельным членом: в 1869 году он был избран в попечители о бедных студентах, с 1868 по 1882 год он состоял сначала кандидатом к судьям, а затем судьею Университетского суда. В 1869 году Николай Васильевич читал актовую речь: “Математика как орудие научное и педагогическое”. Конец этой речи он посвящает памяти своего учителя Николая Ефимовича Зернова. Привожу небольшую выдержку из этого места: “Следуя общему ходу моей речи, я остaновился на педагогических условиях преподавания, научных преданиях и нравственной связи, соединяющей различные поколения, и во мне является невольное желание остановиться несколько времени на живом образе достойного учителя. Всякого слушателя Николая Ефимовича поражала ясность и простота его слова... Высшею духовною наградою для ученого служит дальнейшее развитие его идей. Ученый, запутывающий ход и источник своих научных построений, увле-

-12-

кающийся чрезмерным желанием придать глубокомыслие своим идеям, впадает в крайность и придает своим соображениям форму, идущую в разрез с его научными целями. Наконец, в самом желании глубокомыслия проявляется детское малодушие и отсутствие внутреннего величия духа. Николай Ефимович постоянно указывал, что наиболее плодотворные идеи оказывались всегда наиболее простыми, что высшее глубокомыслие для математики есть очевидность и простота”.

Эти “научные предания и нравственную связь, соединяющую различные поколения” Николай Васильевич в свою очередь передал и заповедал своим ученикам: он всегда настаивал на самой тщательной обработке как самой мысли, так и ее изложения; в своих беседах по этому поводу он нередко говорил пословицу: “только сычи да совы в темноте глубину видят”.

Изложение самого Николая Васильевича, как в изустном преподавании, так и в печатных его работах, всегда отличалось полною ясностью и простотою, хотелось бы сказать – прозрачностью.

Вскоре после произнесения актовой речи, в декабре 1869 года Николай Васильевич был избран и утвержден в должности ординарного профессора.

В эту эпоху деятельность Николая Васильевича ярко проявилась в Обществе Распространения Технических Знаний, в особенности в жизни только что зарождавшегося Учебного Отдела. Цель учреждения этого Отдела была в первый же год объяснена в речи Николаем Васильевичем, как товарищем председателя Общества. В ней указывалось, что распространение и усовершенствование технических знаний в современном ходе цивилизации мыслимо лишь в связи с общим развитием наук и искусств. Содействовать распространению технических знаний значит часто действовать мерами общего характера, средствами, имеющими силу при том просвещенном понимании, которое вносит широкий и светлый взгляд на дело. Общее

-13-

дает частному разум, частное дает общему жизнь”. Здесь опять видно стремление Николая Васильевича к тесному сближению теоретических исследований с практическими задачами. Общество, открытое 25 учредителями, в конце 1-го года насчитывало более 500 членов. Это был какой-тo изумительный подъем духа и энергии, который с трудом можно теперь себе представить. Однако Учебный Отдел скоро испытал на себе тяжелый удар⁽²⁾. Вследствие наветов некоторых лиц, председатель Отдела, Стоюнин, бывший инспектором Николаевского Института, должен был выйти в отставку, и уехал в Петербург. Это так подействовало на членов Отдела, что Отдел на 2 года перестал существовать. Большинству его членов приходило в голову просто похоронить Отдел и разойтись по домам. Но горячая речь Николая Васильевича 8 апреля 1875 года поддержала упавший дух собрания.

Отдел не забыл, чтo для него сделал Николай Васильевич: в 1894 году, приветствуя Математическое Общество с его 25-летием, Учебный Отдел упоминает в своем адресе, что “он обязан во многом Николаю Васильевичу своим основанием и организацией; ему же он обязан и возобновлением своей деятельности, когда она была прервана на некоторое время”.

Осенью 1871 года Николай Васильевич получил заграничную командировку до начала весеннего семестра. Эта командировка позволила ему завязать более тесные сношения с заграничными учеными, между прочим доставила ему случай беседовать с Куммером(Углуб.фото) об интересовавших его вопросах теории чисел. К тому же году относится начало переписки Николая Васильевича с Гоуэлем (Houel) – редактором; журнала Bulletиn des scиences mаthematиques, имевшего свое задачею знакомить французских математиков

⁽²⁾ Заимствую эти сведения из отчета А.Е. Грузинского „30 лет жизни Учебного Отдела".

-14-

с работами не только своих, но и иностранных ученых. По приглашение Гоуэля, Николай Васильевич стал посылать в этот журнал короткие резюме статей “Математического Сборника”.

Участие Николая Васильевича в Совете в эту эпоху заметно выразилось в деле избрания М.М. Троицкого в ординарные профессоры по кафедре философии. Эта кафедра сделалась вакантною за смертью проф. Юркевича. Филологический факультет решил избрать для чтения философии одного профессора и одного доцента. Кандидатом на профессуру явился М.М. Троицкий, а на доцентуру В.С. Соловьев; но вследствие возникших на Факультете разногласий М.М. Троицкий оказался забаллотированным. Дело поступило в Совет. Небольшая группа профессоров, и в числе их  Николай Васильевич, представили свои записки. В поданном им заявлении, Николай Васильевич подробно рассматривает мнение противной партии, ссылавшейся на противоречие во взглядах г.г. Троицкого и Соловьева. Он доказываете, что такого противоречия нет, а некоторое различие во взглядах двух преподавателей философии может только способствовать полноте преподавания. Эта записка Николая Васильевича обнаруживаете в нем не только вполне отчетливое знакомство с работами обоих кандидатов, но и большую эрудицию его в области философии. В результате баллотировки в Совете оба кандидата оказались выбранными: один на должность ординарного профессора, другой на должность доцента.

С 1878 года Николай  Васильевич был избран в секpeтapи, а с 1886 года – в деканы Физико-Математического Факультета. В последней должности Николай Васильевич оставался до конца жизни, с небольшим перерывом в 2 года, когда он заболел острым ревматизмом. Весь этот длинный период отмечен непрерывным энергичным участием Николая Васильевича в делах Факультета. Нередко случалось, что интересы отдельных членов сталкивались между собою, возникали горячие прения, приводившие спорив-

-15-

ших к неудовольствию друг против друга. В таких случаях Николай Васильевич был незаменимым деканом. Всегда спокойный, но с некоторым юмором, объективный, но настойчивый, – Николай Васильевич был по собственному его выражению, пожарный, умевший искусно тушить всякие вспышки гнева и раздражения. Обыкновенно дело, грозившее большими неприятностями, кончалось к общему удовольствию.

Такова же была деятельность Николая Васильевича в качестве председателя Испытательных Комиссий в различных Университетах, куда он ежегодно командировался, начиная с 1890 года. Ему пришлось быть председателем Комиссии в Одессе 3 раза, в Харькове 3 раза, в Казани 3 раза, в С.-Петербурге 2 раза, в Киеве и в Москве по 1 разу. Всюду он оставлял по себе хорошую память и получал при отъезде выражения признательности как от экзаменаторов, так и от экзаменовавшихся.

В настоящем биографическом очерке я не буду касаться разбора научных работ Николая Васильевича. Такой раз-бор найдет себе место в последующих рефератах. Ограничусь только указанием, что Николай Васильевич был почетным членом Университетов Казанского и Юрьевского, почетным членом Московского Общества Испытателей Природы, Общества Любителей Естествознания, Казанского Физико-Математического Общества, членом корреспондентом Императорской Академии Наук, действительным членом Чешского Королевского Общества в Праге, и многих русских ученых обществ. Николай Васильевич напечатал более 70 мемуаров, принимал деятельное участие в Русских Съездах Естествоиспытателей, произнося на них речи, всегда отличавшиеся широтою взгляда и изяществом изложения.

Большинство своих научных исследований Николай Васильевич прочитал в форме рефератов в Математическом Обществе. Редкий выпуск <Сборника> не заключает в себе его работы.

-16-

Деятельность Николая Васильевича, как ученого и как руководителя молодых математиков, тесно связана с Математическим Обществом, в котором Николай Василевич был президентом с сентября 1891 года. Он видел в Математическом Обществе не только научное учреждение, но и школу, в которой постепенно вырабатываются новые научные силы. Он близко принимал к сердцу первые шаги своих учеников, ободряя и поддерживая сомневающихся в своих силах, останавливая тех, в ком замечал излишнее самомнение. Он поддерживал всякое хорошее начинание, охотно помогал в выборе темы, в составлении плана и в обработке изложения. Но он никогда не оказывал на своих учеников нравственного давления, не стеснял их свободы. Напротив, Николай Васильевич всегда их предостерегал от увлечения модной теорией или от поклонения авторитету, напоминая при этом заповедь “не сотвори себе кумира”.

Через это в числе учеников Николая Васильевича были представители всевозможных направлений в математике, что очень его радовало. По инициативе Николая Васильевича с 1892 года при Математическом Обществе были назначаемы особые не очередные заседания, где студенты и окончившие курс, преимущественно оставленные при Университете, пробовали свои силы и делились друг с другом научными мыслями.

В 1900 году 21 марта было назначено публичное заседание Математического Общества по поводу выхода в свет 20 томов <Сборника>. Неожиданно для Николая Васильевича члены Общества подготовили к этому дню чествование его как своего президента. Большинство присутствовавших в многолюдной зале были ученики Николая Васильевича. В произнесенных речах, в присланных со всех концов России приветствиях и телеграммах от различных учреждений, обществ и лиц было высказано признание заслуг Николая Васильевича, всеобщее к нему уважение, горячая любовь к нему его учеников. Coбpaниe сочинений Николая

-17-

Васильевича в виде 8 больших красиво переплетенных томов было ему поднесено от товарищей по Обществу, как внешний знак уважения к его научным работам.

Не ограничиваясь преподаваниям в Университете, Николай Васильевич принимал горячее участие в судьбе средней и начальной школы. Он писал учебники, участвовал в различных комиссиях, возникавших при Округе и при Министерстве, составлял для этих комиссий обширные записки, не щадя на это дело ни труда, ни времени.

В своей частной жизни Николай Васильевич привлекает к себе цельностью своей натуры, твердостью убеждений, логичностью мысли, своими познаниями в самых разнообразных областях, и уменьем найти интересную тему для разговора со всяким, даже случайным, собеседником. Приведу характерный отрывок из доставленных мне воспоминаний П.В. Преображенского (фото): “Однажды, когда я сказал одному еще молодому математику (теперь уже заслуженному профессору), что накануне играл в шахматы(3) с Николаем Васильевичем, то он мне ответил: Вы прекрасно провели время, но вы провели бы его еще лучше, если бы просто поговорили с Николаем Васильевичем”.

На мою долю выпало счастье быть одним из самых близких учеников Николая Васильевича, я часто видался с ним на протяжении почти 20 лет, и никогда не забуду наших бесед, в которых время проходило совершенно незаметно. В первый раз мне случилось быть у Николая Васильевича еще студентом 4-го курса; но более близкое знакомство мое с ним началось через 2 года по следующему поводу. Кончался срок моего оставления при Университете;

⁽³⁾ Николай Васильевич очень любил шахматную игру и не пропускал случая помериться силами даже с первоклассными игроками, как Ласкер, у кoтopoгo ему случалось выигрывать пapтии.

-18-

приходилось хлопотать о заработки, а получить место преподавателя в Москве, в то время, без рекомендации, было очень трудно. Лица, к которым я обращался с просьбою, обещали “иметь в виду”; но из этого ничего не выходило. Я решился просить о содействии Николая Васильевича. Он принял меня сурово, советовал, не унывая, хлопотать дальше, и сказал, что ”академических” обещаний никому не дает. Но когда через несколько дней я пошел к тогдашнему попечителю графу П.А. Капнисту(фото) и снова начал излагать свою просьбу, то от него услышал, что Николай Васильевич уже у него был и дал мне самую лестную аттестацию. Благодаря этому попечитель тотчас сделал распоряжение о моем назначении на одно из вакантных мест преподавателя гимназии.

Этот случай сразу мне осветил характер Николая Васильевича. Впоследствии я узнал, что он делал очень много добра, но старался это скрыть, и никогда не говорил об этом. Ему нередко приходилось испытывать неблагодарность. Он ею мало огорчался и говорил, что всякое доброе дело надо искупить своим страданием: иначе, было бы слишком легко делать доброе дело.

С юных лет Николай Васильевич, рядом с математикой, занимался и философией. Он внимательно изучил сочинения великих мыслителей. Сам он принимал деятельное участие в трудах психологического Общества, и напечатал “0 свободе воли” и “Основы эволюционной монадологии”. Положения, изложенные в этих работах, были продуктом долгих его размышлений. Николай Васильевич часто говорил о них с близкими ему людьми. Эти мысли придавали ему облик древнего философа.

Всякое постигавшее его горе или болезнь Николай Васильевич переносил с замечательным спокойствием. По его словам, болезнь и горе – повинность, которую мы обязаны отбывать безропотно. Он находил даже присутствие

– 19 –

духа, чтобы шутить по поводу своей болезни. Так, за два года до смерти, ему случилось сломать себе руку; при перевязке он смешил своих докторов.

Первые приступы сердечной болезни, сведшей Николая Васильевича в могилу, появились в конце 1902 года. Николай Васильевичу видимо, вполне понимал опасность своего положения, но оставался по прежнему весел. интересовался текущими событиями, скрывал свои страдания от близких. Такое пpиcyтcтвиe духа не покидало его до последней минуты. С тем же ясным спокойным выражением лица он лежал в гробу. Невольно приходили на память слова, которые он так часто говорил при жизни: ”Человеку свойственно стремление к бытию и благу. Нет причины бояться смерти, она служит только переходом к высшей форме бытия”.